Владимир Котенко - Служебный гороскоп

Нравятся Змеи слабому полу, умельцы они заморочить голову красными приветами, усладить сердца лебединой речью, заиграют, затомят, растопят уста белые девичьи. Являются Змеи к молодым женам в образе и подобии их убывших в командировки мужей, а к вдовам прилетают, обернувшись их покойными супругами.

Явится этаким франтом, поди разбери: Змей Гаврилыч либо законный муж.

К примеру, ночью стук в дверь.

— Дуня, отворяй.

— Кто там, господи?

— Мужик твой явился не запылился.

— Окстись! Он намедни помер.

— Это не причина. Заскучал по тебе, вот и ожил. Любовь, баба, сильнее.

— А ты, случаем, не Змей Гаврилыч? Их брат умеет прикидываться да оборачиваться.

— Ты, Дуня, обижаешь. Неужто я на гада похож? Лучше скажи, разлюбила? Иного завела?

— Ладно уж, входи.

Так-то! По весне ухо, братец, держи востро. По весне у Георгия Победоносца полон рот забот. Дает отпор темным силам в воздушном и земном пространстве, скачет на белом коне, хоругвью машет, копьем разит, конем топчет. И лопаются Змеи с треском, рассыпаются искрами, будто горячее железо в кузнице, течет змеиная кровь рекою, от нее лес возгорается.

Марина, крестьянская девица, пасла за околицей козу. Тут-то ее и прихватил Гаврилыч, соблазнитель окаянный, большой любитель молодушек. Унес в пещеру, опозорил, обесчестил. Поцарапала его она тогда, конечно, от души, так отделала, что родная мама не узнала.

Но запер гад ее в пещере, тяжелым камнем дверь привалил.

Поплакала Марина месяц, другой, что сделаешь, жить-то надо. Стала в роль хозяйки входить. Первым делом навела в пещере порядок, побелила, почистила, запретила Змею Гаврилычу дома пламенем чадить, а также после службы людишек изводить. Отвоевал свое, отбедокурил — и будь добр в семью явиться. А к дружкам слетать или просто на стороне покуражиться — об этом думать не моги.

Особо непримирима Марина была к хищениям девушек из других микрорайонов. Как-то Гаврилыч спер под шумок двух зазевавшихся длинноногих блондинок. Только полакомиться ими вздумал, с метлой в руках налетела Марина и — шмяк, шмяк, да все по головам, а блондинкам по джинсам, по джинсам.

— Старый мерин! — вопила Марина. — Хоть бы меня постыдился.

После того Гаврилыч потерял интерес к охоте на блондинок. На сухой паек сел.

Марине стала нравиться новая жизнь. Приглянулось ей, к примеру, на Гаврилычевой шее летать в дальние края, скажем, к теплому морю, на пляже понежиться. Ей-то что, одно удовольствие по свежему воздуху прошвырнуться, а Гаврилыч весь в мыле. Будто это не Марина в плен к нему попала, а он к ней.

— Кто кого, девка, полонил? — спрашивал он.

— Я тебя, — смеялась она, обнажая белые зубы на загоревшем у моря лице. — Ты почему, черт этакий, кожу не сменил? Я тебе сколько раз сказывала: кожу надо всякую неделю менять на глаженую и крахмальную. Дурно пахнешь.

Вскоре Гаврилыч перестал запирать вход в пещеру, думал, Марина сбежит. В деревню-то она стала наведываться, в гости к папане с маманей. Явится, заморских пряников братишкам насует, чайком побалуется. И знай все своего Гаврилыча нахваливает, дескать, не пьет, не бьет, не то что наши мужики. В общем, живу, дескать, папаня и маманя, кучеряво, будто сыр в масле. Просим с ответным визитом.

Вернулся Змей Гаврилыч из лесу с лукошком грибов (вот ведь какой домашний стал — даже по грибы летал), а пещера полным-полна. Галдеж, шум, ребятишки под ногами снуют, зятьком Гаврилыча кличут, за холку его больно дергают, катать на себе требуют.

— Кто такие? — насупился Гаврилыч.

А Марина поясняет:

— Маманя с папаней. А также братишки и сестренки. Шурин, деверь, крестный и так далее. В общем, твоя родня. Знакомься.

Выпили, закусили, петь да плясать родня зачала. Ад кромешный! У старого холостяка Гаврилыча головы раскалываются. Полотенцем их перевязал, зубы стиснул. Вытерпел, никого не заглотил.

А когда все ушли, он сделал Марине заявление:

— Чтоб более их ноги здесь не было.

— Это почему? Твоя родня как-никак.

— Какая еще родня? Мы с тобой не венчаны.

— Значит, будем регистрироваться.

— Не хочу.

— Давно метлы не пробовал? Угощу!

— Иди, Марина, обратно.

— Куда?

— Домой. Отпускаю я тебя. На все четыре стороны.

— Не хочу. Ишь ты! Клялся, что на всю жизнь. Обесчестил! Опозорил! Ну, ничего, я тебе быстро головы повыдергиваю. Лети живо в Африку за бананами. Бананов чего-то хочется. Да и кофе растворимый кончился.

Махнул он хвостом и улетел. Нету его неделю, две нету, через месяц не явился.

— Бросил! — поняла Марина. — Жаловаться надо. К Георгию Победоносцу, народному заступнику, пойду и все ему поведаю.

Побежала за околицу села, в чистое поле, там крестьянский защитник Георгий Победоносец посевы от пожаров и набегов охраняет. Подбежала к нему, шубейка расстегнута, щеки алые горят, кровь с молоком, а не девка. За стремя белого коня словила, рядом бежит, кричит:

— Егорий, а Егорий! Отомсти за разбитое женское сердце.

— Что такое? В чем дело? — насупился заступник.

— Мой-то сбежал! Побаловал — и в кусты.

— Это кто? Гаврилыч, что ль?

— Он самый.

— Вот бабник! Ну, девка, сама виновата. С кем связалась-то, дура! С гадом! Я тебе говорил, я тебя предупреждал. Неужто своих парней мало?

Марина носом захлюпала.

— Любовь, Егорий. Сердцу не прикажешь. Свои надоели, а этот заморский. Манеры, речи красивые, весь из себя. Рот разинула, на свою голову.

— Все вам, бабам, заморских подавай. Будет теперь наука. Ну ладно, не реви. Мы ему за аморалку хвост прищемим.

Коня пришпорил Георгий Победоносец, поскакал за тридевять земель Гаврилыча искать. Скакал три дня и три ночи в ту сторону, куда люди ехать не велели, кривой дорожкой.

Дорога лукаво, по-лисьи, петляла по горам и долам, ныряла вверх-вниз, словно график достижений борьбы со Змеями Гаврилычами, пока не заблудилась, не закричала писклявым голоском: «Ау!»

И тут богатырь увидал указатель пути. «До страны Справки сто верст», — по складам прочел выцветшую, будто глаз старика, надпись. А через сотню-две шагов — другой указатель, только иной путь он показывал. А потом указатели поперли друг за дружкой, будто их кто сеял. Следуя им, воин заскакал в дремучий, будто расческа, лес. И не было в нем деревьев, а состоял он сплошь из одних указателей. И показывали-указывали они в разные стороны, по всем направлениям, во все части света. Слали вперед, назад, вверх. Каждый последующий противоречил предыдущему. Они заворачивали, окорачивали, пускали по кругу. Георгий понял, что заблудился.

Тут увидел он столб белокаменный, но не из камня, а из дуба. А на нем десять указующих стрелок, и все глядят в разные стороны.

Зашевелился главный указатель, взял слово:

— Чего ищешь, Георгий?