Владимир Котенко - Служебный гороскоп

Гражданин взмолился:

— Отпустите меня, я в поликлинику шел, у меня гланды больные.

Старшина развернул сверток плакатов.

— Этот не годится, этот не похож… Зря вел.

Федя даже взвыл от огорчения. Сказал:

— Надо искать, товарищ старшина. Обязательно у него что-нибудь за душой есть. Не очень хорошее. У каждого есть.

— Как это у каждого? — не понял дежурный.

— А вот так. Любого останови, и что-нибудь есть. Чего-нибудь натворил.

Дежурный строго поднял палец:

— Ты напраслину на наших людей не возводи. Они у нас в большинстве хорошие. Правильные люди.

Федя смущенно засопел, хотел ретироваться.

— Ну, я пойду…

— Нет, обожди. Ты мне кого-то напоминаешь. Пожалуй, я тебя самого по плакатам проверю…

Сейчас Федя отбывает пять лет.

Уже в этом квартале нам предстояло взять у трусливого врага неприступную крепость.

О ее досрочном взятии мы сигнализировали еще до битвы: пока депеша дойдет, пока ее зарегистрируют и передадут по инстанциям, мы крепость возьмем. Зато и в отчет попадем, и процентовку закроем.

Впереди была уйма времени. Первый месяц мы, чтобы не опередить депешу, валялись в тени деревьев. Пили, пели, закусывали, а пустые бутылки били о крепостные стены. Стены стояли прочно.

Еще месяц рубились насмерть — в «козла».

Потом наш полководец ушел в отпуск. Почему, спрашивается, человеку не отдохнуть в благодатный летний период, зачем холодную зиму ждать? Потом он взял еще неделю без содержания по случаю знакомства с одной красоткой. Вернулся полководец помолодевшим, пахнущим бургундским, шампанским и французскими духами. Он рвался в бой, но штурм отложили из-за разногласий с главбухом. Тот отказывался платить сверхурочные, если бой выпадал на выходные, он не знал, что делать: дать нам отгул или компенсацию?

Вскоре финансовые вопросы были разбиты наголову, и штурм назначили в понедельник.

Чья-то умная голова предостерегала:

— Чего спешить? Предположим, мы ее возьмем, но что потом до конца квартала будем делать? Могут подкинуть еще парочку крепостей.

В понедельник мы бросились на штурм кассы — выдавали аванс. А после аванса какая же битва? Мы отдыхали на природе, наслаждались прелестями рыбалки и танцами пастушек у костра. До утра горланили песни, не давая противнику уснуть.

Во вторник весь день мы зализывали раны. И только в среду на рассвете призывно затрубили трубы. Не успели приставить к стенам крепости лестницы, как прозвучала команда:

— Назад! На собрание! Явка строго обязательна.

Офицеры спихивали нас со стен словами:

— Быстрей, а то кворума не будет!

Мы перегруппировали силы и пошли заседать. К четвергу собрание кончилось. Можно штурмовать, но тут вдруг началось сокращение штатов, и у нас из экономии сократили часть войска, зато число полководцев значительно увеличили. Начали штурмовать, однако интендант сплавил противнику лестницы. Пришлось менять их обратно на стенобитные машины.

Наконец раздался истошный клич:

— Лимит времени истек! Могут накрыться премиальные! В бой!

Мы начали штурмовщину.

— Сдавайтесь! — грозили мы противнику. — Мы уже рапорт отослали, что вас разбили.

— И мы рапорт послали, что вас разбили.

— Но мы уже получили поздравление.

— И мы получили.

— Приписчики! — кричали мы.

— Очковтиратели! — клеймили они нас.

Мы скинули латы, побросали мечи, чтобы было легче. Полезли на стены.

Нашу атаку противник отразил, оставив нам вместо автографов синяки да шишки.

— Слишком высокие стены, — решили мы. — Пусть нас переводят на другой объект, этот не реальный.

— Переходим на другой объект! — закричали полководцы.

Мы кинулись к другой крепости. Захватили ее врасплох, охрана даже проснуться не успела. Мы не оставили от крепости камня на камне. Увезли с собой богатую добычу: зарплату, две премии (месячную и квартальную) и кое-что натуральной оплатой из дефицита, который вырабатывался в этой крепости. Потом, правда, выяснилось, что впопыхах мы взяли хотя и неприступную крепость, но свою.

Теперь мы готовимся к обороне. Прошел слух, что нас тоже собираются штурмовать. Тут надо глядеть в оба. Потому как не успеешь оглянуться, а уже измена.

Бросились мы на склад материю для флага выписывать. А кладовщик, бестия, руками разводит.

— Нету, — говорит.

— Как так нету?! — кричим.

— Не поставили. Есть только белая. Хотите — берите.

Тряхнули мы кладовщика за грудки, проверили накладные. Оказалось, этот прохиндей красную материю врагу спустил. В обмен на белую. Ничего не попишешь — взяли белую. Теперь придется нам сдаваться.

Альберт Иванович был направлен в высокоразвитую капдержаву, чтобы поучиться выпускать валенки, секрет которых был полностью утерян.

Он прилетел в заграничный город ранним утром, почти на рассвете, и боялся, что несколько часов ему придется провести в аэропорту, пока за ним приедут. Но едва сошел с трапа, был радушно встречен менеджером и усажен в «мерседес». Шофер расточал улыбки.

«Показуха, — подумалось Альберту Ивановичу. — Выпросили лимузин у какого-нибудь босса, чтобы меня встретить, а сами небось на малолитражках ездят».

Не приглянулось ему и отличное шоссе, по которому они мчались к гостинице.

«Небось сверни на милю в сторону, и пойдут рытвины и колдобины, как у нас».

В гостинице Альберту Ивановичу не понравилось многое: отличный номер при горячем и холодном душе, а главное — безотказный лифт.

Уже после обеда Альберта Ивановича повели на предприятие, где делали валенки, и там ему тоже почти все не приглянулось. Сначала не понравился конвейер, откуда валенки без помощи человеческих рук вылетали со скоростью одна пара в секунду. Валенки не понравились своим отличным качеством и изяществом линии. Альберт Иванович надел их на ноги и прошелся по цеху, отвращение вызывало удобство валенок при носке. Все было сделано на совесть. Мозг Альберта Ивановича стала сверлить мысль: «Такой валенок нашей 6-й Утюговской образцовой фабрике, где я подвизаюсь командиром производства, вряд ли удастся освоить. Вон ведь, дьявол, какой красивый! Не переплюнуть. Не осилить. Не по зубам, даже если у них конвейер закупим, и весь цех, и весь завод, и даже их менеджера».

Продолжая тщательно обозревать чужую продукцию и не находя в ней изъянов, Альберт Иванович вовсе пал духом, как вдруг обнаружил крошечную, едва заметную дырочку. И сразу повеселел.

— Дырочка, господа! — сказал он с улыбкой.

— Позвольте, где? — заколготились они.

— Вот она!

Они в лупу глянули, точно, крошечная, потребительскому взору недоступная, в общем, изделие не портящая, но все же дырочка.