Михаил Жванецкий - Большое собрание произведений. XXI век

– Я…

Имена… Телефоны… Просто, чтобы легче было разойтись.

Записываю. Мурманск 38-63-14 – Таня… Умница…

Как она сказала: «Запрёмся мы с вами, Михал Михалыч, и попьём водочки…»

Давайте сменим азарт на темперамент.

Азарт – это наружный огонь охотника.

Темперамент – это внутренний огонь восхищения.

У меня к жизни замечаний нет.

Только к людям.

Для самодовольства нужно дать.

Для счастья – отнять.

Чтоб человек, найдя выход, стал счастливым.

Помните, вы мне сказали: «Посмотрите мне в глаза…»

И я посмотрел…

Ничего я там такого не увидел, хотя смотрел внимательно.

Никаких таких воспоминаний… Ничего…

И вы сказали, что и у меня ничего…

Помните, я снял у вас с руки кольцо и сказал: «Если вы не сделаете того, что я прошу, я его выброшу в окно. Считаю до трёх».

Вы сказали: «Считайте»?

И я начал.

Я сказал «ноль один», потом «ноль два», потом «ноль три» и выбросил, раз обещал.

Вы почему-то побледнели.

Хотя я вас предупредил.

Так вот.

Я всегда люблю тех, кто меня не любит.

И, главное, люблю таких любить.

Сообщаю. Я не бросал ваше кольцо.

Я выбросил чужое…

Извините, это фокус…

Ваше кольцо у меня, и я скучаю.

А вы скучаете?

Хотя бы за кольцом.

Я живу на телефоне 256-48-33…

Помните, я рассекал кухонным ножом моль в полёте?..

Я давно живу один.

Вы запомнили.

По телефону 256-48-33…

Хоть за кольцом…

Мои руки до сих пор по вашему запаху узнаю.

Запах жизни…

Извините, ещё раз 256-48-33…

Не думал… Простите…

В России крик «Вы нарушили закон!» всегда внезапный…

Как говорила моя мама: «Мы не такие живые, чтоб долго горевать о чьей-то смерти».

После свадьбы он приходил весь в пуху, как будто он жил в курятнике.

– Если меня посадят в тюрьму, ты даже передачи не будешь носить.

– Буду. А как же.

– Так я же сидеть буду не здесь, а в Чите…

– А-а… Это далеко. А ты не можешь сесть здесь?

– Нет, садятся здесь, а сидят там. Я понимаю, тебе нужно, чтоб я сидел здесь. Чтоб тюрьма была в соседнем доме. И ты бы забегала по дороге в кафе. Но у них так не бывает. Они ищут там, где похолоднее. Готовься к дальним поездам.

– А ты можешь вообще не сидеть?..

– А ты можешь вообще не тратить?…

– Ну тогда сиди здесь.

– Ну тогда не трать.

– Ну тогда… Буду летать…

– Ты же говорила – любовь…

– Я сказала – буду летать…

– Зина, борьба должна быть внутренней.

– Буду-буду…

– Смотри, смотри!

– Буду-буду. Ты же меня знаешь.

– В том-то и дело. В общем, Зина, тебе решать, что мне делать…

– Катенька, хочешь выпить?

– Хочу.

– Друзья! У кого есть выпивка?

Девочки, планируйте будущее.

Запланируйте мечту, запишите исполнителя и приступайте к его поискам.

Нет, Михалыч, я не еврей, просто на душе тяжело.

Ох, я шучу, шучу, а потом как перестану!

Наглость хороша тем, что позволяет выяснить обстановку гораздо быстрее, чем вежливость.

Капитаны женятся на буфетчицах.

Академики – на врачихах.

Писатели – на секретаршах.

Короче – из того, что под рукой.

Что мне выгоднее: чтобы всем было хорошо или мне одному?

Выгоднее, чтобы всем.

Для народа петь или для начальства?

Конечно, для начальства – их гораздо больше.

Евреи! Будем придерживаться правил той страны, где мы находимся.

Не будем ждать осуждения.

Не будем ждать благодарности.

Пусть потомки дерутся между собой.

Мы говорим о вреде водки для организма.

Хотя водки просит душа.

Попадёшь под машину, глядя на эти ноги.

Что значит молодость:

к дереву прижмёшь – не сплющивается.

Продавец в Одессе спросил меня:

– Телевизор вам со скидкой или без?

Узнал, видимо.

Если для еврея антисемитизм – главный человеческий порок, значит, он слишком хорошо о себе думает.

Сколько раз он доходил до постели, не будучи до конца уверенным.

Когда любишь – всё время в напряжении.

И всё время не ты это.

Ты хочешь быть собой, хоть на час.

Хотя бы не в дураках.

И ты идёшь назад, туда, откуда ушёл.

На час.

Там любят тебя так же, как ты сегодня кого-то.

И тоже не хотят быть в дураках.

Как ты.

И ты не можешь оттуда выйти.

И ты врёшь и углом, винтом уползаешь.

Уползаешь, оставив двух дураков: себя и ту, к кому пришёл.

Чужим горем не отвлечёшься.

Не плоди себе подобных.

Тебе сказали: «Вы влюбились, как дурак».

Сидите глубоко и ждите, когда выветрится.

Одесса есть движимая и недвижимая.

Движимая – та, которую увозят в душе, покидая.

Она – память.

Она – музыка.

Она – воображение.

Эта Одесса струится из глаз.

Эта Одесса живёт в интонациях.

Это компания, что сплотилась в городе и распалась на выходе из него.

И море, и пляжи, и рассветы, и лебеди на чёрной морской воде.

И все, кто умер и кто жив, – вместе.

Эрнест! Твои руки, твоя душа через твою музыку в каждом.

Ты в Одессе сейчас.

Я там летом.

Мы или в разных странах, или в разное время года.

Есть страна, где одно время года.

Но нас там нет.

Мы с тобой, как все в Одессе, разговариваем руками.

Ты играешь, я пишу.

Семьдесят многовато, если говорить.

Но не страшно, если думать.

Думай о другом.

Это не трудно.

Его не много.

Постарайся, Эрнест Борисович.

Я всегда рядом.

Я не могу быстро танцевать, у меня в голове брякают цифры вашего телефона, мадам.

Главное – не раскрывать смысл секретной фразы мужчины: «Успокойся! Всё будет хорошо!».

Когда именно и что – он, видимо, сообщит позже.

Рядом в самолёте сел милиционер.

Всем стало тесно.

Я сказал:

– Полицейский должен быть большим.

Девочка сказала:

– Я думала – умным и ловким.

– Это преступник, – сказал я.

И мы замолчали.

А вы с кем?

А это кто?

А где ваш муж?

А это чей ребёнок?

А ваш чей?..

А почему вы не замужем?

Так уже ж все ваши повыходили?

А вы, как камень.

Так вроде хорошенькая…

Только вот прыщи…

Куда вы?..

А это кто там, ваш муж?

А кто, брат?

А вы ему кто?

Это ваше последнее увлечение?

Или будут ещё?…

Да нет… Я хотел на предмет знакомства, а вы грубить… Грубить я сам могу.

Хотите?..