А Крамер - Трое раввинов в лодке

— Здорово, Пинкус!

— Я не Пинкус и даже не знаю ни одного человека с таким именем.

— Нет, вы правда не Пинкус?

— Правда, — отвечает Блумберг. — Но даже если бы я и был Пинкусом, что это за манера — приветствовать таким ударом по спине?

Незнакомец рассвирепел:

— Да кто вы, собственно, такой, чтобы учить меня, как мне приветствовать своих друзей?!

Два совсем старых еврея встретились у светофора на углу Четырнадцатой стрит и Бродвея. Один и говорит:

— О, я слышал, у вас в семье несчастье, примите мои соболезнования. Только скажите, кто у вас умер: вы или ваш брат?

Гроссман и Эпштейн заходят в ресторан Ратнера съесть по пирожному и выпить по стакану чаю. Гроссман, приняв серьезный вид, наказывает официанту:

— Только в чистом стакане, пожалуйста.

Официант приносит пирожные и два стакана чаю, смотрит на клиентов сквозь толстые линзы и спрашивает:

— Кто из вас просил в чистом стакане?

Молодая женщина-репортер получила задание подготовить интересный материал о стариках. Она приехала в дом для престарелых и выискала трех самых дряхлых стариков, сидевших на скамейке в тени дерева. Фотограф сделал снимки, а она попросила рассказать их о секретах своего долголетия.

Первый рассказал:

— Никаких секретов, леди. Праведная жизнь во всем. Ни распутства, ни алкоголя, ни табака, здоровая еда и физические упражнения. И вот смотрите: мне восемьдесят один, а я выгляжу на семьдесят.

— А вы? — спрашивает репортер у второго старика.

Этот выглядел похуже, но отвечал бойко:

— Все это ерунда! Не воздержание, а умеренность во всем! Немного выпиваю, немного покуриваю, немного женщины, немного хорошего мяса. И вот результат — мне скоро стукнет восемьдесят четыре.

Третий выглядел полной развалиной: глаза водянистые, кашляет, содрогаясь всем телом. Он с большим трудом рассказал о себе:

— Жить так жить. Три пачки сигарет в день, в виски себя не ограничиваю, а в жару и пивка добавляю. Аппетит волчий, ем все подряд. Женат был только трижды, но зато любовниц!.. Что Бог дал, надо этим пользоваться. Вот так я жил и вот почему я здесь.

Репортер изумилась: странная формула долголетия!

— А сколько же вам лет?

— Только что исполнилось сорок семь.

Молодой человек проходит мимо кладбища и видит старика, сидящего на бордюрном камне тротуара и с рыданием бьющего себя в грудь.

— Моя дочь, она лежит там, на кладбище! О горе мне!

Молодой человек подошел к нему, желая его успокоить, но не зная, что делать. Он протянул старику салфетку и похлопал утешительно по плечу. А тот громко причитает:

— Моя красивая дочь! Они лежит там, на кладбище! Лучше б она умерла!

Горовиц сидит и спокойно почитывает себе в своей гостиной на Уэст-Энд-авеню, когда вдруг в окно, разбив стекло, влетает камень. Камень обернут в бумажку. Горовиц разворачивает её и читает: «Уважаемый мистер Горовиц! Если вы не положите десять тысяч долларов в мелких купюрах в мусорный ящик в конце вашего квартала не позднее чем завтра в полдень, то мы похитим вашу жену. Искренне ваш, похититель».

Горовиц думает некоторое время, потом подходит к письменному столу и пишет:

«Уважаемый похититель! Ваш камень от тринадцатого числа получил. Десяти тысяч у меня нет, но контакт не прекращайте, ваше предложение меня заинтересовало».

Человек стоит над могилой и безутешно рыдает, причитая:

— Ну зачем ты ушел? Зачем, зачем ты так рано ушел?

Оказавшаяся рядом женщина обращается к нему:

— Кто это был, мистер? Ближайший родственник?

Мужчина качает головой и продолжает:

— Ну зачем тебе выпала смерть?

— Близкий друг? — спрашивает женщина.

— Да нет, я никогда даже не видел его, — ответил мужчина.

— Тогда почему вы так переживаете его смерть?

— Это первый муж моей жены.

На Седьмой авеню стоят торговцы пуговицами и жуют «хот-доги». Один другого просит:

— Сделай милость, одолжи двадцать долларов.

Другой, покопавшись в кошельке, извлекает десятку.

— В чем дело, я же просил у тебя двадцать?

— Чем ты недоволен? Так получится сбалансированная потеря: я теряю десять долларов, и ты недополучаешь десять.

Продавец мануфактуры просит у коллеги полсотни.

— Отдам, как только вернусь из Чикаго.

— Это когда будет? Когда ты вернешься?

Пряча полученные деньги в карман, проситель отвечает:

— Да никто пока и не собирается туда ехать.

У Ларри и Мойше выдался удачный сезон. Их одежда шла нарасхват, про них написал журнал мод, с кредиторами они аккуратно расплатились, наличности было навалом.

— Пойдем в «Ла Мезон» и закажем все самое лучшее, — предложил Ларри, и Мойше согласился.

В этом заведении они оказались в первый раз, а меню там было только на французском.

— Не страшно, — успокоил приятеля Ларри. — Мы собирались заказать лучшее — и мы возьмем лучшее. Просто закажем самое дорогое.

Он подозвал метра и ткнул в название, рядом с которым стояла цифра в сто долларов.

— Мне дайте вот это, — сказал он, — и то же самое — моему партнеру.

Метр сделал большие глаза, но сказал «Oui, monsieur» и ушел. После долгого ожидания друзья видят, как два официанта несут большой поднос, покрытый серебряным куполом. Не успели они поставить поднос на сервировочный столик, как появились два других официанта с точно таким же сооружением. Официанты торжественно подняли крышки — на каждом подносе лежал чудесно зажаренный поросенок с яблоком во рту.

Оба друга вздрогнули. Мойше было даже зашумел:

— Нам нельзя этого есть — это же свинина…

— Не показывай своей серости, — высокомерно улыбнулся Ларри. — Так здесь подают печеные яблоки!

В любую коллекцию еврейского юмора, который в большинстве своем имеет происхождением Восточную Европу и Соединенные Штаты, как представляется, весьма целесообразно включение и израильского юмора.

Как ни странно, но никто из моего широкого круга активных собирателей еврейского юмора про таковой не знает. Есть кое-какие короткие и смешные истории, которые несколько лет назад входили в программы и записи известных комиков, но их немного, и они в основном связаны с израильско-египетскими войнами, они возвышают доблесть израильской армии и принижают египтян.

Из того, что я знаю от друзей и родственников, создается впечатление, что израильский юмор не слишком веселый и связан с внутренними проблемами сегодняшнего дня. Он редко касается секса и часто — войны, денег, политики и политиков. Более того, юмор по большей части не чисто еврейский и отражает этническую пестроту его иммигрантского населения.