Алексей Бурштейн - 007. Вы живёте только... трижды

— Нет?! — задумчиво повторила Тонкс. — Жаль. Понимаешь, если бы оказалось, что ты пророк, можно было бы использовать тебя для превентивных действий против планов Сам-Знаешь-Кого.

— А разве так можно?! Я думал, пророки предсказывают только то, что произойдёт безусловно и несомненно, при любом развитии событий.

— Ну, на самом деле, — скорчила гримаску Тонкс, — пророки записывают свои видения в таком виде, что любое, даже самое необычное развитие событий можно притянуть к сделанному предсказанию. Это эволюционный фактор, понимаешь? Если пророк вещал предсказание какой-нибудь важной персоне, и это предсказание не сбывалось, пророк имел исчезающе мало шансов жить долго и счастливо и умереть в один день. Поэтому выжили только те пророки, которые умудрялись любые события притягивать за уши к сделанным ими предсказаниям. А для этого предсказания должны быть туманными, малопонятными, аллегоричными, метафорическими и иносказательными. И лучше всего — в стихотворной форме. Ген, отвечающий за создание туманных предсказаний, в результате направленной селекции закрепился и стал прочно связан с мутацией, обеспечивающей пророческий дар.

— Ух ты, как интересно! — Бонд впитывал новую информацию, словно губка.

— Поэтому, если бы ты был пророком и увидел нападение змеи на мистера Уизли, то следующим утром ты принёс бы профессору МакГонагалл что-нибудь эдакое:

В год слона и в час Звезды

Папа спит и видит сны.

Тварь ползёт по коридору,

Жуя папу Гриффиндора.

Жить ему осталось чуть…

Ну и снится же мне муть!

Джеймс захохотал:

— Год слона в северном Тайланде — это год свиньи в китайском зодиаке, то есть 1995-й. Час Звезды — очевидно, приближающееся Рождество. А почему папа Гриффиндора?

— Все студенты факультета «Гриффиндор» — словно инкарнации, продолжения Годрика Гриффиндора. В таком случае отец этих студентов становится метафорически отцом самого Гриффиндора, — пояснила Тонкс.

— А, допустим, вместо нападения на Уизли речь шла бы о победе в квиддичном матче над Слизерином?

— Проще простого! Год остаётся прежним, час Звезды — разве ты не звезда квиддича? Увы, слава спортивных звёзд так мимолётна, что слово «час» вполне подходит… Тварь символизирует команду Слизерина, она пытается жевать Гриффиндора, и жить ему, в смысле — Слизерину, осталось чуть… Или «жить ему осталось чуть» могло бы относиться к коридору, эдакой аллегории на длительность игры, если бы матч был очень коротким. А если бы победила команда Слизерина, то «чуть» относилось бы к Гриффиндору.

— Понял! — прозрел Джеймс. — Ну, теперь я могу сделать себе имя в пророках!

— Не советую, — по-дружески пихнула его локтем Тонкс, — в этом бизнесе бешеная конкуренция. Каждый стихоплёт, освоивший пятистопный амфибрахий, начинает с издания альманаха катренов, потому что после этого у него будет гарантированный доход от продажи книг с объяснениями сделанных им пророчеств. И потом, ты ведь не предсказывал. То есть видел не будущее, а настоящее… Странно, правда?

Бонд не ответил, сосредоточившись на том, чтобы сойти с поезда с полным комплектом конечностей. В час пик в лондонской подземке это было нетривиально.

Спустя несколько минут группа, в которой преобладали рыжеволосые подростки, выбралась из пахнущего многотысячной толпой подземелья в рождественскую свежесть городской слякоти. Тонкс, в целях мимикрии щеголяющая медно-рыжей шевелюрой, повела всю толпу по уже знакомому Бонду пути, мимо зарешёченных окон и заколоченных дверных проёмов, к по-прежнему запертому универмагу «Чист и Лозоход Лимитед».

На тренированный взгляд суперагента, с посещения больницы св. Мунго почти полгода назад её ворота в магловский мир практически не изменились. Это по-прежнему был старый, запущенный универсальный магазин с пыльными, засиженными мухами витринами. Однако теперь манекен-вахтёр был одет в старинный купальный костюм, выцветший и прорванный. В руке у манекена по-прежнему был топорик для разделки мяса.

— Ближе, ближе к витрине, — руководил Грюм. — Действие маглорепеллентного заклинания заканчивается в пяти футах от витрины.

— Трём, — сказала Тонкс, почти уткнувшись носом в стекло, — мы к Артуру Уизли.

Манекен кивнул и кокетливо рассёк воздух топориком. Тонкс, схватив под руки Рона и Фреда, вошла в стекло. Джеймс, локоть которого был блокирован намертво вцепившейся в него Джинни, последовал за ней.

Стекло вновь оставило на коже ощущение плотного, холодного и какого-то сухого водяного тумана. Перед глазами суперагента снова раскинулся простор приёмного покоя. Волшебники и волшебницы, поражённые странными уродствами, изуродованные вышедшими из-под контроля заклинаниями и заклятые заклятыми недругами, сидели на шатких стульях и коротали время в ожидании, пока подойдёт их очередь.

Джеймс стрельнул глазами по сторонам и вскоре обнаружил портрет Дайлис, расположенный совсем рядом с проходом в отделение интенсивной терапии. Внимательный взгляд позволил выявить портреты ещё нескольких магов, изображённых также на картинах в кабинете директора «Хогвартса». Если директор мог по своему желанию давать команды изображениям и получать от них информацию, — а никаких причин предполагать обратное у Джеймса, видевшего, как Дамблдор заставил подчиниться себе даже явно антипатирующего к нему Финеаса Блэка, не было, — получается, что никто не может посетить больницу без ведома директора «Хогвартса». Приёмный покой просматривался с разных направлений, с разных уровней и с разных точек; два портрета украшали нижнюю площадку лестницы, контролируя единственный путь доступа на верхние этажи, а ещё один висел прямо за спиной регистраторши.

— Однако, — оценил ситуацию Джеймс, внезапно осознавая, насколько обширна может быть база источников информации у директора «Хогвартса». — Ведь такие же портреты висят и в Министерстве Магии, верно?

— Разумеется, — важно ответил Грюм. — Это ж самые известные маги и магички всех времён. Само собой, они должны быть на виду, чтобы проверяющие не подумали, будто в Министерстве плевать хотели на традиции.

— И они помогают Дам…

Лёгкий подзатыльник был бы почти незаметным, если бы Грюм сподобился выпустить из руки свой посох. Джеймсу пришлось напрячься, чтобы не позволить своим рефлексам перехватить руку престарелого аврора и не запихать ему этот посох в глотку.

— Не называй здесь этого имени, сынок, — прошипел Грюм уголком рта. — У стен есть уши, а у крыш — полозья. Больница подчиняется министерскому отделу здравоохранения, и местное начальство сильно не обрадуется, если мы начнём упоминать господина директора всуе.

— А зачем крышам полозья?! — не понял Рон.