Евгений Дубровин - Эксперимент «Идеальный человек». Повести

- О! - понял юный Красин. - Мати… баран… Карашо… Give one portion mutton [30] Дайте порцию жареной баранины (англ.) .

- Бери, сынок! Выбирай любой кусочек. Кушай на здоровье.

- Thank you [31] Благодарю вас (англ.) .

- Хлебушка хочешь?

- No. With my roast mutton I shall have mashed potatoes, carrots, french beans, cauliflower, peas [32] Нет. К жареной баранине дайте, пожалуйста, мятого картофеля, моркови, французской фасоли, цветной капусты, гороха. .

- Что он говорит, Генюша?

- Вали все в кучу. В этом торгпредстве его приучили ко всякой чепухе… пардон… разнообразному гарниру…

Шурику-Смиту навалили в тарелку всего, что было на столе, и тот приступил к трапезе, осторожно действуя ножом и вилкой. От него не исходило ни одного звука, в то время как на противоположном конце стола Лора капризничала, чавкала и разбрасывала еду, как молодой нахальный поросенок.

Между тем разговор за столом опять пошел о воспитании - уж больно противоположные дети сидели друг против друга: с одной стороны холодный, выдержанный, предельно вежливый джентльмен, с другой - темпераментная, предельно невоспитанная поросятина.

- Вы посмотрите на них и сравните, - проводил свою теорию Нуклиев. - У одного комплексы полностью подавлены. Он действует как запрограммированный автомат. Все его желания, мысли, чувства бьются под железной маской условности. Да, не скрою - на него приятно смотреть. Но ведь это хорошо для нас, а не для него. А это ребенок! Ему хочется двигаться, прыгать, скакать, безобразничать! Он же стиснут в стальном корсете.

- Но он вос-пи-тан, - горячо возражала ему Вера. - Много ли в наше время встретите воспитанных людей? А среди детей - тем более! Посмотрите на мою басурманку! Зачем она кинула в общее блюдо кость? Ну скажите, зачем?

- Она бросила кость потому, что ей так захотелось, ее комплексы полностью раскрепощены. Раскрепощенность - естественное состояние всего главного. Только одно в мире существо забыло это. Человек!

- Спасение в прошлом, - гнул свое Полушеф. - Древние знали все. Нет ничего нового и не будет. Если мы до конца расшифруем клинопись… Только кто ее будет шифровать?.. В мире с каждым годом все меньше и меньше людей знают клинопись… Нужна смена, а ее нет… Ошибка Красина в том, что он не провел свой эксперимент в области клинописи. Если бы мы доказали, что человек с рождения может знать клинопись… О! Что бы мы тогда сделали! Мы бы засыпали мир удивительной информацией из тьмы веков! Тогда не надо было бы заново изобретать велосипед и строить ракеты. Может быть, древние могли путешествовать по планетам лишь усилием воли. «Мир в нас», - говорили древние. Как они были правы!

- Дуги, - говорил, не слушая никого, глядя в стакан с «Портвейном-72», Онуфрий Степанович. - Парень он хороший, но от дуг нос воротит. Умру, кто дуги гнуть будет? В районе один я остался. В могилу ремесло унесу…

- Дом на него записали, - вторила мужу Варвара Игнатьевна. - Да разве ему нужен наш дом? И сад, и огород какой пропадет… А так он внучек хороший, душевный. Не поймешь только ничего.

- Со словарем-то можно понять, - сказал Онуфрий Степанович.

- Ну уж это конечно…

Геннадий Онуфриевич поднялся, пошатываясь.

- Тост! Я хочу сказать тост! I wish to propose a toast to… Mr. Chairman! Ladies and gentlemen! [33] Я хочу предложить тост за… Господин председатель! Леди и джентльмены! (англ.). Прошу засвидетельствовать! Я дурак. Их бин дурак!

Ученый плюхнулся на свое место и заплакал. Плечи его задрожали. Бывшая жена погладила его по голове.

- Успокойся, - зашептала она. - Все будет хорошо. Знаешь, что мы сделаем? Давай меняться детьми. Ты мне Шурика, а я тебе Катьку. Мужа я уговорю… Зачем тебе Шурик? Диссертацию ты защитил, сейчас он тебе обуза. А мне очень он нравится. Все знакомые лопнут от зависти. Давай, а, Гена! Тебе же легче будет. Катька, конечно, не сахар, но хоть по-русски понимает. Ну?

Геннадий Онуфриевич продолжал плакать. Сын, перестав есть, удивленно смотрел на пьяного отца. В его глазах было осуждение.

- Па-па… - раздельно сказал он. - Where is the gentlemen's lavatory here? [34] Где здесь мужской туалет? (англ.)

- He туалет, а уборная! По-русски уборная! Сортир! Понял? Сколько тебе твердить, иностранная твоя рожа! Отхо-же-е мес-то! Вот сколько названий! И не мужской и женский! А общий! В огороде! Два шага налево, три шага направо - там и увидишь плетеное сооружение. Адью! I am tired and sleepy! [35] Я устал и хочу спать! (англ.)

- Мы его проводим, - сказала Ирочка. - Нуклиев, пойдем с нами, посветишь фонариком.

- I would like a drop of whisky [36] Я выпил бы немного виски (англ.) . То бишь водки! Вот черт! И сам скоро по-русски разучусь говорить.

Геннадий Онуфриевич дотянулся до бутылки и налил себе рюмку.

- Итак, майн клайн геноссе старики! Many happy returns of the day! [37] Поздравляю вас с днем рождения (англ.)

- Пойдем, сынок, я покажу тебе туалет, - Ирочка взяла Шурика-Смита за рукав.

Геннадий Онуфриевич вышел на улицу. Стоял теплый вечер. Чисто сияли звезды. Легкий ветерок возился в листьях сада… Пахло близким дождем и сеном.

Ученый миновал двор, калитку и сел на бревно у изгороди. Далеко, в центре села, пели девчата. Геннадий Онуфриевич привалился к забору и закрыл глаза. Запахи и звуки стали тоньше, отчетливее. Мимо прошла компания с гитарой.

- Гляди, Красины гуляют.

- Ага…

- А это кто сидит? Дядечка, ты чего здесь один сидишь? Пошли с нами в кино! - возле Геннадия Онуфриевича задержалась девушка в брюках, с распущенными по плечам волосами.

- Что идет? - спросил ученый.

- «Любовь под вязами».

- Я не видел.

- Ну вот и пойдемте. А то все парами, а я одна.

Красин встал, взял девушку под руку.

- Как вас зовут?

- Меня? Надя… Надежда…

- А меня Геннадий Онуфриевич… Гена…

- Я вас знаю. Вы сын бабушки Варвары. Так идемте?

- Пошли, - сказал ученый.

В доме продолжали кричать и бегать. Потом хлопнула дверь, на крыльцо кто-то вышел.

- Красин, ты где?

Это был голос Полушефа.

- Я пошел в кино, - сказал Геннадий Онуфриевич. - Я встретил красивую девушку и пошел в кино. Так и передай всем. Кино называется «Любовь под вязами».

- Желаю приятного времяпрепровождения, - сказал клинописец.

Они отошли от забора. Рука у девушки была нежная и теплая.

- Эй! - вдруг крикнул вслед Полушеф. - Только помни! Киппэнинг!

- Что он сказал? - спросила девушка.

Геннадий Онуфриевич сжал ей локоть и засмеялся:

- Так, ничего… Какое у вас прекрасное имя!

1976, май,

Москва