Дмитрий Бавильский - Последняя любовь Гагарина. Сделано в сСсср

Подстраиваясь под других, ты узнаешь собственные возможности, прогулка по Большим Бульварам в одиночестве (Дана окучивает бутики в районе Монпарнаса) приравнивается к кругосветке.

У Гагарина ласковый прищур и глаз-алмаз. Он уже давно мечтает об управляемой уединённости. Событий и сообщений такое множество, что устаёшь и хочется, наконец, принять органичные формы поведения и наблюдения. Глазеть по сторонам и не смущаться пристального интереса к частностям.

Да, Гагарин вуаер. Не то чтобы подглядывать, но наблюдать, наблюдать… Истовая страсть закрытого и таинственного человека, не способного раскрыться никогда и ни с кем.

Что поделать, так бывает сплошь и рядом: люди прячутся в тени собственных тел, собственных лиц, стремительные наблюдатели чужого, поглощатели впечатлений.

Гагарин с детства привык полноценно жить только внутри кокона своей черепной коробки. Это только там у него всё бурлит и пенится, оказываясь искромётным, ярким… Но стоит перейти эту границу…

Не стоит переходить эту границу, Гагарин точно знает, что не поймут, поймут неправильно, не оценят. «Как сердцу высказать себя?» Да никак, «молчи, скрывайся и таи», продолжай вести наблюдения, накапливать разницу между собой и ними.

Возможно, Олег и реаниматологом стал только потому, что с детства захлебывался тайной властью над людьми, которая царила в его голове.

Другой человек тем и интересен, что не может принадлежать тебе. Даже если ты этого хочешь и он сам тебе принадлежать не против. А всё равно не получится, не «срастётся», благими намерениями дорога к тишине выложена. К непониманию. Даже стараться не стоит, «все буквы те же, а слова другие…».

А когда распластанное на реанимационном столе безмолвствует, ты можешь впитывать его до бесконечности, ты можешь владеть им безраздельно, так как знаешь о нём самое главное – то, как ему помочь можно. Уже без всякой придури и извне наносного, нанесённого, то есть самую суть.

Потому что иначе как объяснить возникновение этой самой реаниматологии в его жизни? Как? Не одним же только упрямством, не одной же только силой воли идти напролом логике всеобщих приоритетов.

Хорошо известно, что реаниматологи – чужие на празднике медицинской жизни, троюродные и внучатые племянники. И дело не только в деньгах. Не только в статусе. Вот хирург – это понятно, хирург – он же главный, хрен оспоришь. Скульптор, творец…

Гагарин вздыхает, потому что уже давно смирился со второстепенностью своей специальности. Зато она, специальность эта, даёт ему возможность безбоязненно предаваться страсти соглядатайства.

Ведь не грех, если ты смотришь на человека и для чего-то пытаешься его понять? Любопытство не порок, а люди – самое интересное, что может быть. Будь его воля, будь такие возможности, Олег наблюдал бы за людьми постоянно, проникал к ним под кожу, подслушивал мысленные мысли.

Олег мечтает о совершенной видеоаппаратуре, которой можно напичкать, ну, например, ординаторскую. Подслушивать разговоры, ведомые в твоё отсутствие, что слаще?!

Ведь понятно, что когда тебя нет, все только и делают, что говорят о тебе да о тебе. Как будто бы других тем не существует.

А Дана, между тем, состоит из разных неправильностей. Во-первых, как выяснилось, она заикается (никогда бы не подумал, «гвозди бы делать из этих людей»), во-вторых, еще через пару дней выясняется, что Дана левша. Тоже переученная.

Такая, выходит, деланная-переделанная. Ни слова в простоте, ни сантиметра естественного происхождения. Олег думает, что не хотел бы попасться Дане на узкой тропинке (в смысле, вести совместные дела, бизнес) и тем более на язык. Остра, нетерпима, балована до чрезвычайности…

Но, с другой стороны, терпит же его, дурака-деревенщину, искренне увлечена (такого не скроешь), без напряжения стелется под него, ложится и раздвигает ноги не только в буквальном смысле.

А ведь ничего ж не надо – ей-то от него уж точно! Это Дана – пропуск в то самое высшее общество, о котором все мечтают как бы в него – раз-раз – и попасть. Может, Гагарину того и не надо, однако же…

С Даной такое попадание происходит автоматически, по мановению волшебной палочки: одно её присутствие делает картинку мира яркой и объёмной. «Дико эксклюзивной». Оттого и потянулся, пошёл следом, словно бы примеривая очередной костюм, сшитый точно по фигуре. Ну, и обстоятельства помогли, везуха необыкновенная, раньше думал, что такое только в кино случается.

Дана, конечно, та ещё штучка. Тот ещё фрукт. Многослойный, многоголовый, многофункциональный. Таких можно (нужно) уважать. Прочно стоит на ногах. Знает, чего хочет. Самоуверенна, как Пиночет или Черчилль. Ну и манеры…

Ну и интеллект, любо-дорого посмотреть. Особенно на людях, когда меняется до неузнаваемости. Особенно после интимного уединения, где сочится искренностью, понятная до последнего завитка желания. И Гагарин обожает наблюдать в ней эти перемены, разные агрегатные состояния, когда она словно бы демонстрирует ему, какой она может быть, если захочет. И какой она является на самом деле, когда никто не видит. Когда только он. Когда только для него.

Как бы говоря: а ведь это дорогого стоит, понимаешь? Конечно, он понимает, чего уж тут…

Она открылась ему не сразу. Он перестал бояться её мнимого высокомерия после рассказов о детстве. Увидел в женщине подростка. Поразился.

Они говорили как бы ни о чём. На самом деле – отлавливая жемчужины совпадений, параллельности судеб. Гагарин же не говорил ей «самого главного» о себе, что он ну немного не тот, за кого она его принимает…

Не говорил, так как сжился с новым образом, стал новым человеком. Другим. Кажется, полностью свободным. Хотя, впрочем, какая свобода, если не обо всём говорить можно. Но Олег про это забыл. Причем искренне. Вытеснил, как у психоаналитиков принято говорить.

Ему нравилось, как Дана слушает. Например, про кризис среднего возраста и о детстве, они там, в детстве, и нашлись окончательно, родом из одной страны, из одного времени, странное и незаметное поколение Барселонской олимпиады, которая поманила приворотными огнями, да забросила в два разных кармана эпохи. О чем Дана не знала, но это уже вроде было и не важно.

Связанные одной цепью, они сошлись словно бы для того, чтоб сказку сделать былью. Так оно, в конечном счёте, и произошло. Или произойдёт. Окончательно размягчившийся Гагарин снова, уже на трезвую голову, делится с Даной своим самым сокровенным воспоминанием о лучшем дне своей жизни, который (если и дальше всё пойдёт как по маслу (у Гагарина эйфория) возможно будет и повторить.

Поживём, увидим.

Она росла обычной девочкой из панельной пятиэтажки. Во дворе – детский сад и молочная кухня. «Приемный пункт стеклотары». Пыльные ясени у дороги, где галантерея и бакалея. И средняя школа через дорогу. С резкими запахами в углах столовой и в раздевалке спортивного зала.