Дмитрий Бавильский - Последняя любовь Гагарина. Сделано в сСсср

Чтобы что? Олег не знает. Олег откладывает вопрос о статусе отношений с Даной до состояния полной ясности. То есть на неопределённое «потом». А пока собирается занять кругленькую сумму у сердобольных коллег. Потому что лучше один раз живой крови напиться, чем триста лет падалью питаться.

Но занимать ему не приходится, так как едва ли не второй раз подряд за короткое время судьба одаривает Гагарина с немыслимой щедростью.

Олег уже забыл, что отправлял на конкурс вкладыши из сигаретных пачек, копившихся у него на туалетном столике. Он же рачительный коллекционер крышек, пробок и этикеток. И принимает участие в бесплатных лотереях и ненавязчивых викторинах.

И вот теперь, когда это особенно важно, оно взяло да и выстрелило. Раз в год и вилы стреляют. Олег выигрывает романтическую поездку в Париж. На полном обеспечении! Да ещё и на две персоны!! В дорогостоящем отеле с видом на Эйфелеву башню. Ну надо же!

Ему удаётся преподнести эту поездку как нечто само собой разумеющееся – «ну подумаешь – укол, укололся и пошёл», «мало ли в Бразилии донов Педро»… Хотя его распирает от неожиданно открывшейся возможности обновить только полученный, девственно чистый загранпаспорт.

Гагарин столько лет мечтал о путешествиях, о солёных брызгах моря, особенно красивых под белым парусом яхты, а тут оно всё само в руки идёт. Правда, пока не в экзотических восточных широтах, но – Париж!.. Париж ведь стоит мессы!

– Я так люблю П-париж, – разволновалась впечатлительная Дана, – раньше я бывала там чаще, чем в Рязани… Хотя в Рязани я вообще никогда не б-бывала… Ну, не смейся… Я заикаюсь, потому что взволнована… Очень… сейчас это п-пройдёт. А ты сам-то б-был в Париже?

Гагарин многозначительно пожимает плечами (он умеет).

– Где угодно, но только не там.

Дана молча кивает, понимая его по-своему.

Париж стоит мессы. Тем более если у тебя здесь «всё включено». Всё оплачено, и есть приятно растяжимый счёт на личные расходы. Самый удобный обменный пункт, принимающий рубли по льготному (на фоне других) курсу, расположен в переулочках по левому борту собора Парижской Богоматери. Однако Олег так никогда и не узнает об этом.

Впрочем, как и Дана. Зато они оба будут точно знать, что значит танцевать танго в огромном номере роскошного отеля, где для них зарезервирован лучший номер с огромным балконом, на котором можно играть в футбол, если не бояться, что мяч улетит сквозь ажурную решетку стиля «арт нуво»…

Ну и как можно жрать икру ложками, запивая самым дорогим шампанским, они теперь тоже хорошо знают. Точнее, Олег знает, потому что Дану богатствами не удивить.

Профессия реаниматолога опасна тем, что снижает порог чувствительности. Притупляет нервные окончания. Постоянная близость смерти и страданий, перепачканные испражнениями и искореженные немощью тела делают врача нечувствительным – сначала к чужой боли (потому что невозможно всё это страдание всерьёз и надолго принимать близко к сердцу), а потом и к своей собственной.

Но – ладно бы боль, на которой Гагарин собаку съел, но и все остальные чувства притупляются тоже. В том числе и удивление. Вот и сейчас, попав в сказку, Гагарин ничему не удивился.

Олег воспринимает все с ним происходящее как вполне естественное и логичное. Он свято верит в справедливость и в воздаяние по делам нашим, вот и считает слепое везение (вот уже дважды за короткий срок) закономерной наградой за скромный образ жизни. Ну, и за спасённые тела и души, разумеется, тоже.

– А ты думал, в сказку попал? – любит приговаривать Гена Денисенко.

Обычно Олег отнекивается и отшучивается, но сегодня, сейчас, он понимает, что находится внутри сказки. Невозможность происходящего его совершенно не беспокоит. Ведь обещали романтику – ну так вот вам она, пожалуйста.

Поездка в Париж оказывается точной копией грёз и мечтаний, рекламным роликом к несуществующему фильму. Всё здесь соответствует картинке из глянцевого журнала. Никаких срывов и досадных недоразумений. Даже неловкий прыщ не вскочит. Даже погода не подведёт: если влюблённым нужно гулять – включается прогулочная погода, если молодым важно уединиться в будуаре – включается романтичная гроза, усиливающая приток страсти к главным пульсовым жилам.

Гранд-отель, стоящий недалеко от Лувра, в самом начале Rue Rivoli, смотрящий на кованые решетки садов Тюильри, освещен именами испанских грандов и итальянских королей. Когда даже ванная комната устроена под будуар с отдельным столиком-бюро для затейливых косметических процедур.

Да и ванна на бронзовых ножках-лапках, стоящая посредине комнаты, – сама по себе произведение искусства. В фойе и лобби обильные золотые барельефы и мозаичные панно, хрустальные люстры с миллионами подвесок. Многоярусный пальмовый сад… Ходишь, незаметно для других крутишь головой, впитываешь. Печать истории, респектабельная патина…

Первый раз реклама не подвела и впустила внутрь идеального мира. Соответствие заявленному жанру целиком лежало на Дане, которая и стала для Олега проводником во вселенную глянцевых ценностей.

Сам-то он – дурачина-деревенщина, из шахтёрской шахты к звёздам поднявшийся, какой с него спрос? Любой хрен с пуговицами, оказавшийся под присмотром такой штучки, как Дана, легко превратится в потомственного аристократа с изысканными и немного ленивыми (замедленными) манерами.

Ибо она так непередаваемо восхитительна. Олегу так до конца и не верится, что он обладает такой красотой. И что имеет на неё право.

– Знаешь, – говорит ему Дана, – я росла очень тихой и замкнутой. Сам понимаешь – заикание… субтильность моя… то, что сейчас кажется моим достоинством, – эти глаза, фигура, острый аккуратный носик… эти брови, видишь? Всё это казалось мне в детстве таким ужасным, таким неприятным… я казалась себе гадким утёнком… а ещё это заикание… ты даже не представляешь себе, что это такое. Знаешь, заики существуют в совершенно другом мире, это какие-то особенные люди, которые чувствуют и действуют иначе… если бы ты знал, сколько сил и энергии я и моя мама приложили для того, чтобы меня отучили от этого, как мне тогда казалось, порока…

И она кивает Гагарину, мол, соглашайся. Олег убеждает её, что лёгкие подёргивания некоторых слов, случающиеся и сегодня, но с каждым днём всё более и более редкие (из чего он тихо выводил, что становится Дане всё ближе и ближе), только украшают речь, делают её ещё своеобразнее и страннее.

Олег и вправду кайфует от того, как она говорит, от плавной её походки, от острых локтей и этого, почти всегда насмешливого, выражения глаз…