Вячеслав Верховский - Я и Софи Лорен

Так, главред одной из местных газеток, которому Лиза поставляла свой афористический товар, спасаясь от нее же, выпрыгнул в открытое окно и при падении со второго этажа сломал себе оба замка на портфеле. Но уже на следующее утро Лиза – сфинксом – восседала у него в приемной. Увидав Лизу, редактор бурно зарыдал и сдался без боя: Лиза вышла в свет на развороте. А замки на том портфеле редакция оплатила сама.

Перед Лизой робели и другие газетчики. Они знали: от ее таланта – не укрыться…

И все же, робея, в редакциях Лизу не ценили.

– Это все глубокомизмы! – говорили ей скептически.

– И очень хорошо, – реагировала Лиза незлобиво.

– Но это никакие не афоризмы! – внушали Лизе. – Вот когда ваши мелочи уйдут в народ и приживутся, – торжествуйте, Лиза, а пока…

Однако Лиза была непреклонна: цену себе – она знала!

Как-то на моих глазах Лиза отловила одного журналиста и, зажав в углу, стала допытываться:

– Ну и как вам мои афоризмы?

А журналист, видать, не шибко умный:

– Если честно, это просто ужас!

Но Лиза не унималась:

– А что вам понравилось больше всего?

У Лизы слух был абсолютный: она умела слышать только себя. Но из великих – кто не без причуд?!

Завистники и недоброжелатели одолевали Лизу Соркину и дальше. Обзывали: броненосец «Потемкин» в овечьей шкуре. И докатились до того, что придумали единицу измерения ее таланта.

– А ну? – спросила их ничего не подозревающая Лиза и открыто улыбнулась: а кому не приятно, ведь так же?

– Знаете, Лиза, есть один джоуль.

В предвкушенье:

– Знаю-знаю…

– А единица измерения частоты – один герц, в честь Генриха Герца.

– О да, я слышала, – польщенная, – про Герца. Ну и что же?

– А есть, Лиза, один сор. Вопросы есть?

Бедная Лиза сразу не поняла, а потом она не поняла опять же.

Но Лизу я по-прежнему ценил.

Впрочем, однажды я в ней чуть было не разочаровался.

А было так. Лиза мне часто звонила в любое время дня, пока не начала звонить в любое время ночи: как творческая единица, Лиза обострялась по ночам. И читала с выраженьем, и читала…

И вот однажды… Она звонит ни свет мне ни заря, а где-то за полночь.

И с укоризной:

– Рыба, ты лежишь, я так и знала!

Я вскочил…

Вообще-то в повседневном обхождении она ко мне обращалась неформально: мол, рыбка, как дела? Когда же она произносила «рыба», я понимал: нам предстоит серьезный разговор, и Лиза изречет сейчас такое, что впору раз и навсегда запечатлеть на известных скрижалях.

– Рыба! – не скрою, это меня насторожило. Я понял: ее творчество не терпит отлагательств. И точно: – Послушай, рыба, ты еще не спишь?

Глубокой ночью! Но опять-таки неважно.

– Лиза, что случилось?

– «Что случилось»! Я придумала такое – закачаешься! И буду рада посвятить тебе!

Я, польщенный, заинтриговался не на шутку:

– А ну скажите!

– Без труда… алло, алло!.. не вытащишь и рыбку из пруда. Ну что ты скажешь?!

И это я еще не вру! Сразу я подумал, что ослышался. Лиза об этом догадалась и изрекла повторно: «Без труда…» Она нуждалась в похвале. Но я молчал: я обмер, «без труда…» Она встревоженно:

– Алло, алло, ты слышишь? Ну и как тебе?

Если б это было не со мной, я бы точно не поверил никогда бы. А Лиза наседала: «Ну и как?» Ото сна не отошедший далеко, я выдавил:

– Ну что сказать вам, Лиза? Ваши шутки… Если честно, среди ночи неуместны. Про «без труда» – я где-то это слышал. И вообще, давайте спать… пора.

Лиза оскорбилась:

– Не шутка это – это афоризм! Я только что придумала сама! Алло, алло?..

Мне показалось, я схожу с ума. Я был на грани, чтоб перекреститься.

– А чем докажете, что автор – это вы?

В поисках доказательств Лиза щелкнула пальцами (в трубке раздался щелчок) – и они мгновенно отыскались:

– Клянусь памятью своей первой собаки Культуры! – и в трубку оживленно прослезилась. А это было уже серьезно. Хотя в чем-то и бездоказательно.

– Я-то, Лиза, предположим, вам поверю, – заметил я ей мягко, – ну а кто с Культурой вашей не знаком?

– Утро вечера мудренее, – изрекла она уклончиво.

Интрига!

Ситуация, которая сложилась вокруг афоризма «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда», казалась нештатной.

Уже утром я о ней докладывал русскому фольклористу профессору Гришману (Украина, Донецк). Ученый с мировым именем, Михаил Овсеевич Гришман… Он меня, конечно, успокоил. Что тут безоговорочно я прав. Но этот случай, в общем, исключительный и для науки чрезвычайно любопытный. Как минимум науки медицинской…

– Возьми с собой Элю, – предложил, – я ей доверяю как родной, – чтоб разобраться с Соркиной на месте. Может быть, она сошла с ума, и ее следует как следует проведать.

– А как узнать, она сошла или еще в раздумье?

– А проведай – и тогда узнаешь.

И вот я и Эля – родная дочка Гришмана, с инспекторской проверкой мы колотим в соркинскую дверь.

Хорошо, что с Элей мы запаслись терпением заранее, а не то бы я уже не знаю…

Короче, Лиза, явно отвлеченная от сна, на пороге появилась к нам нескоро. При своих шестидесяти трех она была одета слишком откровенно даже для утра и спросонья даже не стеснялась. Недовольно оглядев меня и дочку Гришмана, Лиза отстраненно удивилась:

– В чем, собственно, дело, товарищи?

Я вздрогнул не на шутку. Что эта Лиза будет запираться, я почему-то не предусмотрел. Оказалось – будет. Я:

– Лиза, или вы мне в полвторого ночи не звонили?!

– Я?! В полвторого?! Рыба, никогда!

Дочка Гришмана с мировым именем смотрит на меня во все глаза: мол, кто из нас двоих? Сам я на себя смотреть, конечно, не могу, но живо представляю, какое со стороны это нелепое зрелище. Неужели Лиза мне приснилась?! А Лиза полвторого отрицает. Говорит, что: «Рыба, никогда!» Я, чуть не плача:

– Так, Лиза, это как же… В полвторого…

– Я повторяю, в полвторого – никогда! Зачем мне врать, когда я ровно в два! И что вам надо?

Облегченья мне не скрыть – уже теплей! Ее часы – опережали время! Боясь спугнуть, я осторожен с ней и дальше:

– А не вы ли, Лиза… или мне послышалось? Ваш афоризм про рыбку из пруда…

С гордостью:

– А как же?! Я, конечно!

– Эля, ты слышишь?! Она!

Эля слышала. Еще бы ей не слышать! В жизни видавшая виды и подвиды, она ахнула и свой взгляд на меня как на идиота тут же пересмотрела. И не в пользу Лизы.

– Елизавета Зиновьевна, со всей ответственностью я хочу вам заявить, что вы, что вы…

Эля умела тщательно подбирать слова, и Лизу это спасло.

Она сориентировалась тут же:

– А между прочим, у меня есть доказательства!

Я и Эля в один голос:

– И какие?!

– Щас!

В роли творческой кухни Лизы Соркиной выступала кладовка с летними закрутками. За дверью кладовки Лиза оскорбленной невинностью и растворилась. Ее не было около часа.