Вячеслав Верховский - Я и Софи Лорен

– Ты был же украшеньем Мавзолея!

А нужно уже ехать. Что надеть? На улице зима без послаблений, полновесный минус двадцать пять. И она – дает свое пальто:

– Быстро надевай – и не раздумывай!

(У нее их было несколько, пальто.)

А она же роста – ого-го! Ну просто гренадерского размаха! И на формы Бог не поскупился: бюст – такой, и бедра… Всё такое! Я мог трижды завернуться в то пальто. А характер добрый и отзывчивый. Вот взяла дала свое пальто. И еще зеленое в придачу! А что женское, так тетка ж – не мужчина…

И еще по полу волочилось! Но укоротить…

Она вздохнула, Боня незабвенная:

– Чтоб не опоздать, иди такой!..

Тогда в Москве терактов еще не было. Но каждый встречный милиционер тормознуть меня считал едва не доблестью:

– Так, а что у вас за пазухой? – шмонали. – Так, а здесь что? Ну-ка, раздевайтесь!

У меня кругом же оттопырено. Пальто помнило все формы наизусть: где у тетки бюст, что по бокам. А обо мне не думало совсем. И к тому же волочилось по земле. Зеленое, почти что ядовитое…

Я выворачивал себя им наизнанку…

Я путался в пальто и трижды падал. На меня все снова оборачивались.

Я едва успел на поезд, за минуту…

Столичной штучкой прибыл я в Донецк. Дома я, едва переступил, все отшатнулись:

– В чем ты, Слава? Ты совсем сдурел? А шуба где?!

Я им рассказал, что не сдурел. И даже предъявил клочок клочка.

Бабка:

– Не уйти нам от судьбы! – и засморкалась.

Мама ей составила компанию:

– Кажется, от шубы и подавно!

И со вздохом извлекла из шифоньера ту, испытанную временем, мою, которую я начинал еще со школы:

– Твоя взяла, носи ее, сынок!

Я надел – и тут же вышел в люди!..

А потом, в апреле 83-го, я был призван в армию, в советскую. Взять шубу в армию мне не позволили по уставу. Но тяготы армейской службы я переносил с достоинством и честью.

Когда я возвратился, отслужив, шубы в доме не было нигде.

Но и меня здесь больше не было, того: я вернулся взрослым человеком…

Не верьте предсказаниям: Богу самому интересно, чем всё это кончится.

Прочел надпись: «Срок годности не ограничен». Запахло вечностью.

Не родись красивым: вырастешь – не узнают…

Всё терзаюсь вопросом: улитки! Не спешат или не могут?

Культурный человек, я кашлял в пепельницу. Потом я ползал под столом, сгребая пепел…

Казалось, что мы знали цену каждому.

Но, Боже, откуда эти бешеные скидки?!

Мужчина мучил ящерицу. Я на него крикнул так, что ящерица оглохла. Если вы где-нибудь встретите глухую ящерицу, – скажите мне спасибо.

Перед удачливыми открыты все двери, перед неудачливыми – все окна.

Происхождение человека: заработал денег – стал человеком.

В эпоху религиозных войн Бог – на стороне атеистов.

А меня совесть любит: она меня не мучает!

Если людей подслушивать, они окажутся такими подлыми!

Борюсь с косыми взглядами – ловлю их на себе…

В военкомате: «Среди вас глухие есть?» Признались двое, остальные сделали вид, что не расслышали…

Весеннее наступление трудящихся. На одни и те же грабли.

В моей смерти прошу никого не хвалить.

В результате пластической операции женщина была красивая с натяжкой…

Где ангелы? Ау!.. Все, нету ангелов!

Вот и еще один миф рассеялся – о пресловутом ангельском терпении…

Дедушке доложили о моих успехах. «Много, – сказал дедушка. – Нужно быть скромней…»

Думайте обо мне, что хотите, но к людям с веснушками у меня особое доверие…

Из аннотации: «Действие сказки разворачивается в германском городе Вуппертале осенью 1834 года»…

Как часто свет в конце тоннеля – это озарение, что нам туда не надо.

Казалось, ничего не предвещало – но Бог миловал…

Из монолога эстета:

– Вместо «укола в задницу» следует говорить «укол в изголовье ноги».

Камень за пазухой не держу – работаю с колес.

Люди честные, пока им доверяешь.

На его месте я б не занимал чужое.

Написал работу «Влияние алкоголя на трезвость», где доказал обратное.

Покойник – это человек, но в переносном смысле.

Опасения – это надежды на худшее.

Обнаружен дневник первого гринписовца: «Участвовал в куликовской битве – на стороне куликов…»

Предчувствие конца нет-нет да и обманет…

Самый безопасный секс – это любовь.

Соседка экономила на всем. Была скупая до изнеможения. Так, глядя телевизор, экономила на звуке, даже так.

Я у нее. И слышно еле-еле. Как всегда. На экране Алла Пугачева. Я сижу и напряженно вслушиваюсь.

Она заметила и… Даже устыдилась:

– Вам сделать хоть немножечко погромче?

Чтоб не травмировать больного человека, я развеял все ее волнения:

– Что вы, нет! Я понимаю по губам!

К нам в газету звонят из драмтеатра и диктуют афишу недели. Слышимость ни к черту.

– «Три сестры»! – кричат из театра. – «Три сестры»!

– Записала!

– Чехов! Чехов! А Пэ!

– Как?

– Инициалы!

– Повторите!

– А Пэ!

– Я не слышу!

– Ну, Александр Петрович, например!..

В Донецке есть один фотограф-репортер. Сказать о нем, что полный идиот, – это значит, просто похвалить. Но, как ни странно, фотограф Петя Домнич – неплохой. Даже на выставках каких-то брал призы. И хотя в годах, он очень прыткий.

Однажды в донецкой филармонии арии из опер пела народная артистка СССР Ирина Архипова, действительно великая певица. И вот, когда, воздев руки, она исполняла что-то из «Хованщины», стоя буквально на ободке авансцены, этот кретин, пригнувшись, как лазутчик, пробежал перед первым рядом и, нацелив на Архипову свой «Никон»…

А она – по роли – заламывала руки и страдала, ну, «Хованщина», народная трагедия. И вот тут. Этот Петя придушенно ей снизу зашептал:

– Улыбочку!

Солистка вздрогнула. Но продолжала петь.

– Улыбочку! – повторно выдал Домнич, так настойчиво…

Я где-то слышал, что певцам умным быть совсем не обязательно, но Архипова, народная певица, не выходя из образа, на весь зал ему пропела:

– Пошел во-о-он!

– Браво, бис! – аплодисменты, хохот. Наши люди!..