Лион Измайлов - Засланцы

Жена помещика к этому относилась спокойно. Да и крестьяне, надо признать, так уже к этому привыкли, что порой даже шутили: «А пущай барин чёрную работу сделает, а мы уж потом будем сливки снимать».

Вот так иногда шутковали эти развратники. А мы ещё боролись за отмену для них крепостного права.

Однако время шло, Александр, царь-батюшка, всё хотел отменить это рабство, но почему-то это ему никак не удавалось. Одни, либералы, говорили – надо отменять, другие, ретрограды, кричали: «Ни за что!» И ретроградов было, конечно, больше, чем нас. Кому охота отдавать своё, кровное. А их же не просто отпускать надо было, их же надо было наделять землёй, а поскольку денег у крестьян не было, то платить за землю должно было государство. Тогда мы, либералы, предложили царю поговорить с самим народом. Надо же и крестьян спросить: а хотят ли они на свободу?

– Что за глупый вопрос! – вскричал царь. – Как человек, находящийся в рабстве, может не хотеть свободы?!

– А вот так, – загадочно говорили ретрограды. – Вы, царь-батюшка, вспомните, как в двенадцатом году Наполеон листовки разбрасывал, что хочет освободить крестьян от крепостного права. Что получилось?

– А что? – испуганно спросил царь.

– А то, – отвечали ретрограды, – что весь народ поднялся на борьбу с Наполеоном. Пока ещё он не объявлял о своём намерении освободить крестьян – в партизаны шли ни шатко ни валко, но не очень-то. А как объявил, так крестьяне на него, на Наполеона, обозлились, все, кто мог, в партизаны пошли.

– А чего же они обозлились-то? – спросил царь.

– А то и обозлились, что Наполеон хотел вековой порядок нарушить. А крестьяне говорили: «У себя там, во Хранции, чего хочешь делай, а наших отцов родных обижать не смей». Это же его главная ошибка была, Наполеона, – пообещать русскому крестьянину свободу. Он-то привык в других странах: свободу пообещал – и все на его стороне. А здесь не прошёл номер, здесь крестьяне на него так взъелись, да и смели его. Ошибочка у него в России вышла. Он потом на острове сидел, репу свою чесал и всё думал: как же так получилось, что они, русские крестьяне, за ним, то есть за освободителем, не пошли? И невдомёк ему было, что у нас кто-то слух пустил, будто этот узурпатор, Наполеон, освободить хочет для того, чтобы своё ярмо на всех крестьян надеть. А ведь никто по-французски из крестьян ничего не понимает. Как, спрашивается, жить? Значит, получалось, чтобы под французами жить, надобно учить французский язык. А это уж извините. Заставить наших людей учиться? Да вы что?! Мы все что, Ломоносовы, что ли?

– Да, – вздохнул царь, – сложная ситуация. Я и не знал, что всё здесь так запущено.

Однако подумал царь немного и говорит:

– Так ведь это же давно было, это же полвека назад было. Должно же что-то за это время в сознании людей произойти. Эволюция, так сказать.

Вообще-то надо отметить, что царь Александр Николаевич был человек умный. Он и с умными людьми дружил, например с великим нашим писателем Алексеем Константиновичем Толстым. Он и земство ввёл, он и суды как мог реформировал. Да он, если хотите знать, он даже с турками войну выиграл, освободив болгар. А уж крепостное право – это просто обязательно надо было отменить.

Подумал он, подумал и говорит:

– А позовите-ка вы ко мне самого простого крестьянина.

Мы все, либералы, аж зааплодировали такому прогрессивному решению нашего царя.

Аплодисменты стихли, а царь продолжил:

– Я сам с ним поговорю, сам у него спрошу: хочет он на свободу или нет?

Ретрограды тут приумолкли, закручинились, однако делать нечего. Нашли самого среднего крестьянина и привели к царю. Вот он, простой русский человек, Прохор Нефёдов. В тулупе, в валенках, в ушанке. Шапку он, конечно, снял. Да и тулуп с него стащили. Вот он стоит в валенках, штанах, в валенки заправленных, в рубахе ситцевой, пояском подпоясанной. Запах от него такой, что тут же духов принесли и на него вылили. Стоит он, значит, благоухает, трясётся весь. Шутка ли – перед царём-батюшкой стоит.

Александр Николаевич его успокоил, в кресло посадил. Сначала международное положение обрисовал.

Мужик головой кивал, делал вид, что всё понимает.

Царю в голову мысль трезвая пришла: «А понимает ли он действительно хоть что-нибудь?»

– Ты, братец, – сказал царь Прохору, – грамоте обучен?

– Так, немного есть, – солидно ответил Прохор.

– А скажи-ка ты мне, Прохор, сколько будет дважды два? – спросил царь.

Прохор почесал в затылке и сказал:

– А сколько вам, царь-батюшка нужно, столько и будет.

– Молодец, – сказал царь, – разумно отвечаешь. Соображаешь. – И все вокруг со смеху покатились.

Как же не смеяться, коли царю ответ понравился.

И Прохор осмелел, даже высморкаться оземь захотел, да вовремя ему платок принесли, избежали сраму.

Царь решил, что подготовил Прохора достаточно, и задал ему главный вопрос:

– А скажи-ка, Прохор, тут мне советуют одни люди уважаемые отменить крепостное право, а другие, не менее уважаемые, люди говорят, что право крепостное отменять ещё рано. Так вот я тебя и спрашиваю, как твоё мнение по этому поводу?

– Батюшка царь, – заговорил Прохор, – ума не приложу, про что вы. Ходим мы по воду, ходим, как не ходить.

Тут уж Александр не понял, о чём он говорит.

Я на помощь пришёл:

– Ваше величество, он говорит «ходим по воду», то есть за водой, потому что вы спросили его мнение по поводу. Ваше величество, такие сложные фразы ему не по умственным способностям. Мне кажется, не надо употреблять в разговоре с ним сложносочинённых и сложноподчинённых предложений, а также причастных и деепричастных оборотов.

Услышав мою тираду, Прохор заплакал и сказал:

– Батюшка, ни в чём не виноват. Единственный грех – в прошлом году корову из соседней деревни увёл, так мы же её тут же зарезали, и я её хозяину, как бы ко дню рождения, четверть самогона поставил, так совесть мучила.

– О чём это он? – уже в полном замешательстве спросил Александр Николаевич.

– Позвольте мне, ваше величество, задать ему вопрос в простой, естественной форме, – попросил я.

Царь позволил, и я задал этот непростой вопрос, разбив его на две части:

– Скажи, Прохор.

– Да, ваше высокобродие.

– Ты ведь сейчас крепостной?

– Крепостной, ваше высокобродие.

– Принадлежишь какому помещику?

– Князю Барятинскому.

– Хорошо. Царь-батюшка интересуется, не хочешь ли ты уйти от князя на свободу?

– Никак нет, ваше сиятельство.

– Ты не понял, – сказал я, – царь хочет всем вам, крестьянам, дать вольную. Всем, по всей России, чтобы вы больше не принадлежали помещикам, чтобы вы вольными были.

Прохор упал на колени, стал биться головой об пол и кричать:

– За что?! Батюшка, царь наш, Богом данный, чем прогневали? Живём, никого не трогаем. Верну я ему корову, вот подзаработаю и верну. Христом Богом прошу, не велите казнить, велите миловать.