Леонид Резников - Хлопоты ходжи Насреддина

– Так ты слуга Аллаха, а не сам великий Аллах? – понимающе кивнул ходжа и поднялся с колен, упираясь в них ладонями.

– Именно так! – подтвердил мулла кивком, стараясь придать своему подвижному лицу черты смирения, но выходило не очень. – Я всего лишь его скромный слуга. А это, – мулла широким жестом руки обвел свои владения, – дом нашего всесильного и милостивого Аллаха.

– Ага! Тогда ответь мне, мулла, почему ты раздаешь обещания людям от имени своего господина, даже не испросив его разрешения и не воззвав к нему, как полагается?

– Э-э, глупый ты человек, – покачал головой мулла, – Аллах наш в своем величии даровал мне способность погружаться в его самые сокровенные помыслы. Я знаю все, о чем знает он!

– Предположим, но почему ты воруешь у своего господина?

– Да ты что?! – чалма у муллы от подобной наглости едва не воспарила над его маленькой головой. – Да я тебя! Я…

– Но ты ведь поедаешь и прибираешь к рукам то, что принесли твоему господину, разве не так? Все это видели.

– Я… ну… – смешался мулла. Ничего подобного он не ожидал. Собравшиеся, затаив дыхание, во все глаза глядели на муллу, и платок, который мулла сунул за пазуху, теперь жег ему грудь, а съеденная горстка плова, казалось, возмущенно ворочалась в его животе. – Ты все неверно понял, странник. Это подношения на благо мечети. Вот! – обрадовался мулла, так успешно ему удалось выкрутиться.

– Но ты сказал, что здесь дом самого Аллаха, – прищурился Насреддин, – и люди принесли свои дары в его дом, надеясь на его помощь. Значит, они принесли их ему, а вовсе не тебе. Разве не так?

– Но господь не вкушает земной пищи! И тем более ему ни к чему драное тряпье! – воскликнул мулла, выхватив из-за пазухи платок и отбросив его в сторону. – А я его взял, чтобы не обидеть несчастного старика. Зачем мне платок?

Мулле вовсе не нравился этот разговор, который слушали десятки людей. Однако священнослужитель никак не мог сообразить, как поставить на место наглого старикашку, позволяющего себе прилюдно оскорблять его, муллу!

– Тогда объясни мне, о многомудрый мулла, освященный мудростью господа нашего: к чему тогда люди несут сюда свои дары, если они не нужны Аллаху?

– Глупец! Подношения – плата за молитву, – взъярился мулла. – Неужели ты считаешь, что я должен работать за просто так? А мое дело через молитвы доносить до господа…

– Прости меня, – перебил распалившегося муллу ходжа, – но молитвы, если честно, я пока не услышал ни одной. Однако обещания ты раздаешь очень охотно. Неужели ты берешь плату за пустые обещания?

– Нет! Я беру плату только за то, что обязательно сбудется, – глазки муллы забегали в темных провалах глазниц.

– Знаешь, хорошая у тебя работа.

– О чем ты? – еще больше насторожился мулла. Ему было совершенно невдомек, почему какой-то незнакомый старикашка столь непочтителен к его особе.

– Значит, ты хочешь сказать, – прищурил левый глаз ходжа Насреддин, – что твои обещания сбываются, так как они исходят от самого Аллаха, и тебе ведомо все сокровенное и тайное?

– Разумеется, – горделиво выпятил грудь мулла.

– Вы все слышали, что сказал великий мулла? – обернулся Насреддин, обведя взглядом притихшую толпу, собравшуюся во дворе мечети.

– Да, да, слышали, – донеслось нестройное со всех сторон.

– Да будет так! – рубанул ходжа рукой. – А теперь все расходитесь по домам.

– Но как же?.. – окончательно растерялся мулла. – Как же так? А дары?

– Я тебя не понимаю, – Насреддин уже собравшийся было покинуть двор мечети, вновь остановился, – ты же сам сказал, что то вовсе не дары, а плата за твою работу. Но где же это видано, чтобы человек платил за яйца, которые курица еще не снесла? А если и так, то пиши расписку.

– К-какую расписку? – сглотнул совершенно ошалевший мулла.

– Странный ты человек, – пожал плечами Насреддин. – Коли ты берешь плату вперед, то ты должен написать расписку. А вдруг ты не выполнишь свою работу или выполнишь ее не должным образом, тогда что?

– Что? – лупнул глазами мулла.

– Вот и я о том же, – вздохнул ходжа. – Да, за всеми этими торговыми делами я чуть не забыл тебя спросить: зачем вокруг дома нашего господа нужны крепкие высокие стены?

– Сейчас очень много воров, – ляпнул мулла первое, что пришло в голову.

– Я, кажется, понял тебя, – произнес Насреддин с очень серьезным видом. – Аллах всемогущий в своей заботе о несчастном обездоленном народе не хочет, чтобы они выбрались за этот забор. Очень мудро. Теперь я верю, что господь даровал тебе истинное знание, – и ходжа отвесил мулле поклон.

– Нет, нет, ты все неверно понял, – замахал на него руками мулла, судорожно пытаясь сообразить, что имел в виду противный и крайне нахальный старик, в котором не чувствовалось ни капли почтения к сильным мира сего. – Я хотел сказать, что высота забора указывает на близость его обладателя к великому Аллаху! Разве ты не слыхал о том?

– Глупости, – отмахнулся от пустых слов Насреддин. – Какие заборы ни громозди, а всех ближе к Аллаху только покойники. Разве не так, о мудрый мулла?

– Ха! – сказал кто-то совсем рядом с ходжой.

– Хи-хи, – донеслось с другой стороны двора, и вот уже весь народ, что присутствовал при странном споре, вовсю давился смехом. Все, кроме муллы, позеленевшего от ярости и в бессилии сжимавшего кулаки. Он впервые на своей памяти не мог подобрать слов для достойного ответа, да еще кому – паршивому, невесть откуда свалившемуся на его голову старикашке! Но пока он соображал, пыхтя от обиды, двор мечети опустел, и спорить было уже не с кем. А ведь что самое обидное, мулла даже не ведал, как старика зовут, и кто он такой…

Прямо напротив мечети под сенью старого карагача расположилась чайхана. Это была совсем небольшая чайхана. В плове, приготовленном ее хозяином, было мало жира, а мясо раздиралось на волокна и подавалось скорее для вида, чем для вкуса. В мантах же и самбусах наличествовало больше лука, чем полагается, но зато здесь подавали отличные шурпу и лагман. Лепешки были тонки, но таяли во рту, а чай, заваренный хозяйской рукой, был ароматен и недурен на вкус. И еще здесь чувот был чувотом, а не жиденькой водичкой, как в дорогой чайхане, принадлежавшей скряге Сахобу, что обслуживал исключительно состоятельных селян и богачей.

Однако никто из завсегдатаев чайханы не жаловался на малые ее недостатки, ведь, по сути, здесь собирались бедняки, и им было не до изысков. И, разумеется, хозяин чайханы Саламат, большой друг Икрама, старался угодить посетителям, больше экономя на себе, нежели на них. Видно, поэтому чайхана не особо процветала, но зато у Саламата имелось много друзей, которые охотно делились с ним овощами со своих огородов, зерном и дичью, пойманной на охоте. В бедной чайхане, можно сказать, все было общее. Саламат принимал даже самых бедных, тех, кому нечем было заплатить за еду. Их он кормил недорогим блюдом – атолой, и еще всем, что оставалось к позднему вечеру. Правда, оставалось у Саламата очень и очень мало, потому как готовил он вкусно и с душой, а продавал очень дешево.