Михаил Крюков - О людях и самолётах

Шеф сказал правду, дядя Боря оказался настоящим мастером. С тех пор я шил форму только у него.

Как и положено правильному закройщику, дядя Боря увлекался дрессировкой зелёного змия, поэтому на примерках частенько дышал духами и туманами. Это не мешало ему работать виртуозно. Брюки, например, он шил вообще без примерок (а у преподавателей форменные брюки просто горят и понятие «просиживать штаны» для них не фигура речи, а суровая реальность). Правда, однажды, на примерке очередных брюк я с изумлением обнаружил вместо одного заднего кармана два – справа и слева. Помявшись, дядя Боря объяснил, что сначала «малость промахнулись» и прорезали карман не с той стороны, вот и пришлось выкручиваться. Это было, конечно, нарушением формы одежды, но ни одному проверяющему так и не пришла в голову кощунственная идея посчитать карманы на заднице проверяемого.

Но, повторяю, коронным блюдом дяди Бори были шинели, любые – повседневные, парадные, флотские, тут ему равных не было. Зарабатывал дядя Боря, видимо, неплохо, но для полного счастья хотелось ему поехать поработать за границей. Оказалось, что в группах советских войск в Германии, Польше и в других странах тоже есть ателье Военторга, вот туда-то дядя Боря и нацелился. Однако даже с его связями это оказалось делом непростым. Желающих на такое хлебное место оказалось столько, что, казалось, проще было пробить для дяди Бори должность командующего группировкой, чем закройщика в ателье в Вюнсдорфе. Но он не отчаивался и продолжал плести хитрые интриги.

И вот однажды он, самодовольно улыбаясь, сообщил, что решение по нему состоялось, и скоро он уедет в загранку. Я, конечно, вежливо пожелал ему удачи, а сам вспомнил эпизод из «Семнадцати мгновений»: «У кого же теперь мы будем лечиться?»

Мы попрощались.

Прошло полгода. Мне опять понадобилось что-то сшить, я поехал на Октябрьское поле уже «как простой инженер», и вдруг в ателье за спиной приёмщицы увидел знакомую квадратную фигуру. Через полчаса я стоял в примерочной.

– Так вы не уехали? Места что ли не было?

– Было, отказался, – энергично махнул коротенькой ручкой дядя Боря. – Они совсем там офигели, – пояснил он свою мысль, но другими словами. – Я закройщик по шинелям, по ши-не-лям! Понимаешь? Вот. Ты – понимаешь. А они мне предложили знаешь куда ехать? В Анголу! Шорты габардиновые с кантом шить! Бля!

Армия сильна традициями. У любого советского генерала, заступающего на пост Министра обороны, это в крови – начинать свою деятельность на благо Родины и Вооружённых Сил с перестановки мебели в личном кабинете и изменения формы одежды подчинённых. Гражданские министры могут также заняться подбором и проверкой личных качеств своих секретарш, но военные этого приятного бонуса лишены, так как они располагают лишь дежурным генералом и подполковниками-порученцами, а это, согласитесь, как-то не мобилизует. Правда, один из недавних министров исхитрился и завёл-таки себе весьма симпатичную пресс-секретаршу по имени Лена, в результате чего ею кабинет стал негласно называться Ленкомнатой, а сама она получила почётное звание «Товарищ генерала».

Но события, о которых далее пойдёт речь, происходили задолго до эпохи разнузданной демократии, а именно, в 1987 году, когда Самый Главный Кабинет в «Первом доме» занял Дмитрий Тимофеевич Язов. Вникнув в суть проблем, ожидающих неотложного решения, он, что называется, сделал ход бубновым конём на поле «пусто-пусто»: с изменением формы одежды решили не торопиться, а для начала разобраться с тем, как соблюдаются правила ношения нынешней. Кроме того, для повышения строевой подтянутости и молодцеватости офицеров им запретили хождение в форменных рубашках. Только в кителях! Узнав о смелом нововведении, личный состав Закавказского и Туркестанского военных округов не мог сдержать пота умиления, а Главный терапевт МО, говорят, бился в истерике, угрожая массовым подрывом боеготовности личного состава из-за тепловых ударов. Главного терапевта привёл в чувство Главный психиатр того же МО, а рубашки так и не разрешили.

Военным комендатурам была поставлена задача – беспощадно искоренять любые нарушения знаменитого приказа «О порядке ношения формы одежды» за номером 250. Воины с каракулевыми мозгами наружу рьяно взялись за дело, в результате чего кампания быстро приобрела настолько дикие и странные формы, что в Главную военную прокуратуру посыпались жалобы на неправомерные действия патрулей.

Выяснилось, что младшие офицеры, не говоря уже о прапорщиках и прочем рядовом составе, в борьбе за выживание научились ловко прятаться и маскироваться под гражданских, используя покровительственную окраску турецких курток из свинской кожи, передвигаясь в общественных местах короткими перебежками и прикрывая кант на форменных брюках «дипломатами».

Тогда взялись за старших офицеров. В конце рабочего дня вестибюли станций метро «Парк культуры», «Фрунзенская» и «Арбатская» наглухо блокировали «бараны», а изнывающих от стыда майоров и подполковников патрульные, подобно гробовщикам, обмеряли линейками на глазах у гражданской публики и дежурных милиционеров, искренне радующихся потехе. Когда же майоры и подполковники перестали пользоваться метро, в патрули для ловли себе подобных стали заступать полковники, причём легенды гласили, что в комнате милиции нередко дежурил специально обученный генерал – на предмет приведения в чувство особо борзых полковников из центрального аппарата.

Особый дискомфорт испытывали офицеры ВВС, которые служили в Подмосковье, а жили в Москве: привыкнув к гарнизонной вольнице, где служилый люд ходил исключительно в лётно-техническом обмундировании, а честь отдавал только командиру полка, в столице они чувствовали себя примерно так, как беглые негры в Южных штатах, которых ищут, чтобы с шутками и прибаутками повесить на ближайшем дереве.

Было довольно поздно, начинало темнеть. Мы с Юрой, не торопясь, шли по аллее, ведущей от метро «Динамо» к корпусу «А» «Жуковки», в девичестве – Петровскому дворцу русских царей, где они приводили себя в порядок с дороги, въезжая в столицу.

Юра был двухгодичником, или, как он сам себя называл, «двухъягодичником», но двухгодичником неправильным, нетипичным. Во всяком случае, он не походил на унылого «ботаника», которого родители сдали в армию на предмет получения прививки мужества. Юра был мастером спорта по самбо и по дзюдо, при среднем росте был каким-то чугунно-литейным и, несмотря на безупречно славянское происхождение, имел надменное лицо монгольского хана, принимающего в Орде дань от худородных русских князей.