Сергей Н. Айк - Как Иван Дурак в столицу ходил

Потому и не удивительно, что на барском дворе поднялся переполох. Заметалась дворня, завыли собаки, детки, коих при дворе всегда было немало, рев подняли, а некоторые и вовсе попрятались. Даже птица, в смысле, курицы-утки, которые, как известно, большим умом не отличаются, бросились врассыпную.

Барыня Клепатра на тот момент сидела в своей комнате, в пеньюаре, и в полнейшей тоске. Средств на поддержание хозяйства совсем не оставалось, надо срочно было готовить что-то к продаже. Да только вот беда, ничего лишнего, а самое главное, ценного, за что можно было бы выручить большие деньги, под рукой у нее не было. Поэтому она просто перекладывала бумаги с места на место, даже и не глядя в них, а лишь предаваясь странной мечтательности…, она вспоминала Париж, славные, но увы, прошедшие дни.

– Вот тебе и вся амур…, вместе с моншер и сильвупле…. Все в прошлом, и ничто уже не вернется, ни тебе танцев до самого утра, ни тебе галантных кавалеров, с которыми любое любовное безумие казалось возможным…, – барыня вздохнула сердечно, готовясь пустить слезу, – и почему я там не осталась? Почему меня не похитил какой-нибудь граф или герцог, я, между прочим, совсем не хуже ихних красавиц, ради которых идут на всякие беззакония благородные мужчины. Только они там, а я здесь…, и исход у меня, похоже, один…, либо в петлю, либо замуж за какого-нибудь богатого урода. Хотя, здесь даже уроды не богаты, остается одно – в петлю.

Барыня отодвинула от себя документы и закрыла бюро. С каждой секундой жизнь ее теряла смысла, а тоска надвигалась подобно черной, беспросветной туче.

– Почему я не родилась мужчиной? Можно было бы стать разбойником или можно было бы играть в карты, – Клепатра вздохнула, – что ни говори, а мужчинам в нашем мире живется намного легче, нежели чем нам, женщинам.

Не известно, до какой бы очередной глупости договорилась молодая барыня, если бы ее не отвлек шум во дворе. Она выглянула в оконце, увидела толпу мужиков, мысли ее сделали немыслимый кульбит, и она произнесла обреченно, и даже трагически:

– Вижу, уже вижу мой печальный финал – насилие и смерть. Так хочется проявить сейчас благородство, выйти вперед с саблей и пистолью, стать на пороге и биться до смерти, чтобы…, – однако договорить она не успела, в дверь к ней вломилась нянька с ошалевшими глазами и заорала прямо с порога:

– Матушка моя родная, пришли эти вахлаки с деревни, вас требуют.

– Чего?

– Эти…, крестьяне пришли, вас хотят.

– Насилие собираются чинить, – зачем-то поинтересовалась барыня, – а чего же тогда сами не вламываются?

– Насилие, – побледнела тетка, – так вроде бы нет…, вроде, разговор у них к вам какой-то.

– Разговор…, что еще за разговор…, недосуг мне с ними разговоры разговаривать, и вообще, что у них за мода такая появилась, приходить, когда на ум взбредет, а я, между прочим, еще и кофею не пила…

– Так что, барыня, отослать их к лешему? Только того, с ними поп, да еще с иконой…, как бы чего серьезного не приключилось, если услать их просто так…, они же дикие, нехристи эти бородатые.

– Ладно уж…, – произнесла барыня, – скажи, что выйду сейчас, мол, не одета еще…, нехай подождут. И вот еще что, узнай-ка, чего это я им потребовалась?

Нянька успокоилась, воздохнула глубоко, чтобы грудь поднялась, потуже передник подпоясала и вышла к народу.

– Ну, чего орете, как оглашенные? Одевается барыня, она ж не вы, не может к обчествурасхлистаной выходить.

Мужики потупились и сделали шаг от крыльца, один только Иван остался, потому как дураку все нипочем. К нему-то нянька и подступила, немного сбавив тон.

– Скажи-ка, Ваня, с каким делом пришли, чего надо от барыни, что вы ее в такую рань решили потревожить?

– Да вот, решили к царю идти, – отозвался Иван и зевнул при этом на все зубы, словно говорил о походе куда-нибудь за реку.

– Чегось, – опешила нянька, – зачем тебе, облому деревенскому, царь потребовался?!

– А мне он без надобности, – отозвался Иван, – народу, вон, неймется…

– Да вы что, нехристи, с ума посходили что ли, – выпятив грудь, двинулась на мужиков нянька, – у вас что, работа в деревне закончилась? На каторгу хотите!

Няньку и в молодые годы побаивались, а уж когда возраст ее пошел на закат, то удержа на нее вообще никакого не стало.

– Ты это, няня, не особенно…

– Чего?!

– По делу, – нестройно отвечали мужики из толпы, и тут же прятались за спины соседей.

– Какое такое у вас, убогих, может быть дело к Государю?

– Общественное…

Сколько еще продолжался бы этот бестолковый брех, неизвестно, если бы не выступил вперед батюшка Калистрат.

– Ты, нянька, чего на народ бранишься?

– А я и не бранюсь, – чуть отступила нянька, – я разговариваю…

– Разговариваешь, – надвинулся на няньку поп, – а кто тебя уполномочил? Или барыня тебя вместо себя послала, так мы с тобой разговаривать не будем…, нет у тебя таких прав, чтобы нам отвечать.

– Что ты, что ты, батюшка Калистрат, – закрестилась нянька, единственное, чего она боялась в жизни, это были служители церкви, – я просто так, по глупости, из любопытства бабского…

– Вот и ладно, – легко согласился батюшка Калистрат, – а ежели так как ты говоришь, давай подождем барыню, с ней и переговорим…

Вскорости появилась и барыня Клепатра, подошла, поздоровалась и даже в гостиную пригласила, однако, мужики отказались, мол, нам это не обязательно, нам и интересу никакого нет. Вон, пусть Ванька, да поп идут…, ну еще Сучок с ними увязался, потому как сильное любопытство его разбирало…. Зашли, чинно расселись по свободным местам, поп вкратце рассказал зачем пришли. Сучок еще кое-что от себя прибавил, для понятности, и только Иван сидел молча, да слушал, да на барыню поглядывал…

– И при вас письмо это, – поинтересовалась барыня.

– Конечно, – ответил Сучок и повернулся к Ивану, – покаж-ка письмо.

Иван послушно достал бумагу и подал ее барыне, та с любопытством развернула и принялась читать…

– Мы там супротив вас, ничего не писали, все об нашей жизни, да об наших бедах, – встрял Сучок.

– И что же, – глянула на мужичка Клепатра, – думаете, что есть царю дело до ваших бед?

– А как же, – быстро ответил Сучок, – мы его подданные, а это, почитай дети, а об детях заботиться положено…

– Ну и что же вы выспрашиваете у царя-батюшки, послабление по податям, а может, барыню новую хотите? Или денег, по рублю на брата?

– Не, – отмахнулся Сучок, – денег мы не просим, и новая барыня нам без надобности…, интересуемся всем обчеством, как жить нам, что делать, когда судьбина кукиш нам показывает. Ну, еще интересуемся, в чем оно, наше, крестьянское счастье.

– Вон оно как, – барыня даже рассмеялась от неожиданности, – а как же может быть счастлив крестьянин, если у барыни его сплошные горести и печали?