Пэлем Вудхауз - Псмит-журналист

— Товарищ Виндзор, — сказал Псмит, — я раздумывал над этой проблемой, и мнится мне, мы пошли не тем путем, а вернее, никаким путем не пошли и лишь тянем время. Нам нужно выходить, рыскать, пока мы чего-нибудь не учуем. Пока наша тактика сводилась к тому, чтобы сидеть дома и энергично визжать в надежде, что какой-нибудь паладин услышит и кинется на выручку. Иными словами, мы расписывали в газете, каким невообразимым паршивцем должен быть владыка этих трущоб, уповая, что кто-то еще заинтересуется настолько, чтобы почесаться и узнать имя негодяя. Глубоко неверный подход. Мы, товарищ Виндзор, должны нахлобучить шляпы — те шляпы, которые нам оставил товарищ Репетто, — и, преобразившись в ищеек, самим отправиться на розыски.

— Да, но как? — возразил Билли. — В теории это очень складно, а вот на практике? Загнать его в угол способна только специальная комиссия.

— Отнюдь, товарищ Виндзор. Обстряпать это можно гораздо проще. Я не знаю, сколь часто с таких жилищ взимается квартирная плата, но рискну предположить, что раз в неделю. Я предлагаю небрежно озирать окрестности, пока не явится сборщик, а когда он вырисуется на горизонте, взять его за пуговицу и спросить со всей вежливостью, как мужчины — мужчину, собирает ли он эту квартирную плату для себя или для кого-то еще, а если для кого-то еще, то кто такой этот еще. Просто и мило, мнится мне. И мозговито. Усекли, товарищ Виндзор?

Билли возбужденно привскочил на стуле. — По-моему, в самую точку. Псмит скромно одернул манжеты.

Краткую выжимку того, что содержится в этой главе, сообщил редакции на следующее утро Мопся Малоней. Однако рассказ Мопси отличался суховатой лаконичностью, составляющей обычный его стиль. Первопричины и пикантные подробности он опускал, чтобы не растягивать повествование и поскорее взяться за чтение очередной ковбойской книжки. События Мопся изложил просто как любопытное происшествие, всего лишь пузырек на поверхности жизни большого города. Он не знал, до какой степени его нанимателей интересовало любое событие, касавшееся банды, известной под названием «Три-Пойнтс». Мопся сказал:

— Где я живу, заварушка началась. Франт Доусон озлился на Паука Рейли, и теперь Тейбл-Хилл даст жару Три-Пойнтс. Это уж точно.

Искусно выцарапанные и сгруппированные подробности сложились в следующую типичную картину жизни нью-йоркского Ист-Сайда.

Число по-настоящему влиятельных банд в Нью-Йорке исчерпывается четырьмя. Имеются и другие, не столь именитые объединения, но они больше смахивают на дружеские встречи былых одноклассников для взаимно приятного провождения времени. Со временем и они, подобно рати Бэта Джервиса, могут вырасти во внушительные организации, поскольку почва, бесспорно, очень питательна для подобных всходов. Но на данном этапе, по мнению компетентных судей, они «не тянут». Иной раз они «берут» случайного путника ради его «башлей», ходят со «шпалерами» и иной раз пуляют из них, но все это еще не значит «тянуть». В делах политических вес имеют только четыре банды — Ист-Сайд, Грум-стрит, Три-Пойнтс и Тейбл-Хилл. Важнейшие из них, по причине численности, — Ист-Сайд и Грум-стрит, руково-димая в эпоху, о которой идет речь, мистером Бэтом Джервисом. Это два колосса, и, хотя они могут воевать друг с дру-гом, от нападений банд помельче они ограждены надежно. Но между прочими бандами, и, в частности, практически равновеликими Тейбл-Хилл и Три-Пойнтс, войны ведутся столь же энергично, как между южноамериканскими респуб-ликами. Вражда между Тейбл-Хилл и Три-Пойнтс существовала извечно и, вероятно, не прекратится, пока они взаимно не истребят друг друга дочиста. Мелкие происшествия, сами по себе сущие пустяки, постоянно кладут конец мирным отношениям, когда они вроде бы обещают наладиться. Так, например, как раз тогда, когда тейблхиллцы уже готовились простить трипойнтцам стрельбу с летальным исходом по неукротимому Полу Хоргану на Кони-Айленде, какой-то трипойнтец легкомысленно убрал еще одного члена соперничающей банды на Канал-стрит. Он утверждал, что это была самооборона, да и в любом случае причиной, скорее всего, была простительная импульсивность, тем не менее шерсть тейблхиллцев встала дыбом.

Произошло это примерно за месяц до описываемых событий. За этот месяц страсти поостыли, и мир уже готовился воссесть на трон, когда произошел описанный Мопсей инцидент, злосчастное недоразумение между Франтом Доусоном и Пауком Рейли в дансинге мистера Магинниса «Ирландский трилистник» — том самом, на защиту которого был призван Бэт Джервис в дни, когда банда Грум-стрит еще не явила миру свой лик.

«Ирландский трилистник», опекаемый великим Бэтом, естественно, был запретной территорией, и мистер Доусон заглянул туда без всякого намерения нарушить вечернюю гармонию. Он явился туда как частное лицо и миролюбец.

Пока он покуривал, попивал и созерцал окружающее веселье, за соседний столик сел мистер Роберт («Черномазый») Костон, видный сын Три-Пойнтс.

Их банды соблюдали временное перемирие, и оба светила обменялись почти дружеским кивком, а после некоторого молчания и парой слов. Мистер Костон, подразумевая итальянца, который в грациозном пируэте пронесся мимо, сказал, что макаронник здорово откалывает. Мистер Доусон согласно хмыкнул — что да, то да. Казалось, вся Природа улыбается.

Увы! В следующую же минуту небо заволокли черные тучи и грянула буря. Ибо мистер Доусон в своей роли критического наблюдателя несколько необдуманно высказал мнение, что у одной из танцующих дам не ноги, а поленья, и оба левые.

Мистер Костон не сразу разглядел, о какой даме идет речь.

— Вон та девка в розовой юбке, — сказал мистер Доусон и для верности указал изжеванной сигаретой. Вот тут от улыбки Природы не осталось и следа. Ибо дама в розовой юбке уже восьмой день была предметом почтительной преданности мистера Костона.

Дальше события развивались стремительно.

Мистер Костон встал и осведомился у мистера Доусона, кем он, мистер Доусон, себя воображает.

Мистер Доусон погасил сигарету и, сунув ее за ухо, ответил, что он человек, способный оторвать башку мистера Костона.

— Ха! — сказал мистер Костон.

— Ага, — сказал мистер Доусон.

Мистер Костон назвал мистера Доусона кривомордой, косоглазой чушкой.

Мистер Доусон назвал мистера Костона чернятиной.

И пошло.

Втайне мистер Костон очень переживал, что кожа у него такая смуглая. Называть мистера Костона в лицо его прозвищем дозволялось лишь избранным друзьям, и чести этой удостаивались только Паук Рейли, Джек Репетто и еще двое-трое из его банды. Остальные называли его Черномазым или, для краткости, Черным только у него за спиной. Ибо мистер Костон имел высокую боевую репутацию, которую он поддерживал, набрасываясь на противника и кусая его. Свой излюбленный прием он применял с самозабвенностью истинного художника. Когда он кусал, то кусал. А не покусывал.