Пэлем Вудхауз - Сэм стремительный

— Привет, Уиллоуби, — сказала Кей.

Молодой человек в мучительной судороге очнулся от транса:

— А, Кей, привет!

Он последовал за ней через лужайку к чайному столику под сенью прекрасного древа. Ведь в этом благословенном местечке имелись не только цветы, но и деревья.

— Чаю, Уиллоуби? — спросила Кей, блаженно опускаясь в шезлонг. — Или ты уже пил?

— Да, пил… кажется. — Мистер Брэддок погрузился в размышления. — Да… Да, чай я пил.

Кей налила себе чашку и начала с наслаждением прихлебывать.

— Как же я устала! — сказала она.

— Выдался плохой день?

— Примерно такой же, как всегда.

— Миссис Б. сердечности не излучала?

— Без особого избытка. Но к несчастью, сын и наследник был сама сердечность.

Мистер Брэддок кивнул:

— Этот типус немножко множко.

— Да, слегка.

— Напрашивается на хороший пинок.

— И очень.

Кей брезгливо повела плечами. Формально ее обязанности на Тэрлоу-сквер исчерпывались чтением и писанием писем миссис Уиннингтон-Бейтс; однако, казалось ей иногда, наняли ее главным образом в качестве духовной боксерской груши для упражнений вышеуказанной дамы. И в этот день ее патронесса была особенно нестерпимой. А вот ее сын, недавно вернувшийся под родительский кров после безуспешной попытки заняться куроводством в Сассексе и болтающийся под означенным кровом без всякого дела, в немногие выпадавшие ему удобные минуты вел себя галантнее обычного. Кей чувствовала, что жизнь стала бы немножко легче, если бы миссис Бейтс восхищалась ею чуть побольше, а Клод Бейтс — чуть поменьше.

— Помню его со школы, — сказал мистер Брэддок. — Червяк!

— Он учился с тобой в школе?

— Да. Помладше меня. Гнусный шпингалет, который обжирался, терся у каминов и увиливал от игр. Помню, как Сэм Шоттер задал ему трепку, когда он слямзил хлеб с джемом из школьной лавочки. Да, кстати, Сэм скоро приедет. Я получил от него письмо.

— Да? А кто он такой? Ты раньше о нем не упоминал.

— Неужели я тебе не рассказывал про старика Сэма Шоттера? — с удивлением спросил мистер Брэддок.

— Никогда. Но он кажется на редкость привлекательным. Всякий, кто задал трепку Клоду Бейтсу, должен обладать множеством хороших качеств.

— Он учился со мной в школе.

— Какое множество людей училось с тобой в школе!

— Ну, в Райкине, знаешь ли, было шестьсот ребят, не меньше. А у нас с Сэмом был общий кабинет для занятий. Вот кому я завидую! Он помотался по всему свиту, развлекался во всю мочь. Нынче в Америке, завтра в Австралии, а послезавтра в Африке.

— Непоседливый субъект, — заметила Кей.

— Последнее время он вроде бы работал в конторе своего дяди в Нью-Йорке, но в этом письме он пишет, что едет сюда работать в Тилбери-Хаусе.

— В Тилбери-Хаусе? Неужели? Вероятно, дядя с ним познакомится.

— Как по-твоему, стоит устроить для него, скажем, обед, чтобы познакомить его кое с кем? Ну, конечно, ты и твой дядя, и, может быть, мне удастся заполучить старика Тилбери.

— Ты знаком с лордом Тилбери?

— Еще как! Иногда играю с ним в бридж в клубе. А в прошлом году он пригласил меня пострелять фазанов.

— А когда приезжает мистер Шоттер?

— Не знаю. Он пишет, что точно сказать не может. Видишь ли, он плывет на грузовом судне.

— На грузовом судне? Но почему?

— Ну, это то, что он делает. И что мне бы хотелось делать.

— Тебе? — изумилась Кей. Уиллоуби Брэддок всегда казался ей человеком, которому, чтобы чувствовать себя хорошо, обязательно требовались блага — и даже изнеживающая роскошь — цивилизации. Одним из самых ранних ее воспоминаний было следующее: она сидит на дереве и осыпает его детскими насмешками, ибо до ее ушей из надежных источников дошло: он ложится спать в теплых носочках! — Какая ерунда, Уиллоуби. Ты же сразу взвыл бы от неудобств!

— Не взвыл бы, — упрямо возразил мистер Уиллоуби. — Малая толика приключений пришлась бы мне в самый раз.

— Так что тебе мешает? Денег у тебя хоть отбавляй. Если бы ты захотел, то мог бы стать пиратом и перехватывать в Карибском море испанские галеоны с золотом.

Мистер Брэддок скорбно покачал головой:

— От миссис Липпет мне не вырваться.

Уиллоуби Брэддок принадлежал к тем злополучным холостякам, которые обречены влачить жалкое существование под ярмом либо экономки, либо камердинера. Его личным крестом была экономка, и порабощен он был тем полнее, что в дни нежного детства миссис Липпет пестовала его в качестве нянюшки. Есть мужчины, способные противостоять женщине. Есть мужчины, способные совладать с верным старым служителем. Но если есть мужчины, способные сладить с верной старой служительницей, частенько шлепавшей их тыльной стороной щетки для волос, Уиллоуби Брэддок к ним не принадлежал.

— У нее начнется приступ того или этого, либо она примется чахнуть, стоит мне попробовать вырваться на свободу.

— Бедненький старина Уиллоуби! Жизнь бывает очень жестокой, верно? Кстати, у калитки я встретила дядю. Он пожаловался, что ты был с ним не слишком дружелюбен.

— Неужели?

— Он упомянул, что ты только пялился на него, как золотая рыбка.

— Ну вот! — с раскаянием сказал мистер Брэддок. — Мне страшно жаль. То есть он так гостеприимно обошелся со мной, и все прочее. Ну, ты объяснила ему, что я жутко волнуюсь из-за этой речи?

— Угу. Только не вижу причин волноваться. Произнести речь — это же так просто, а уж на банкете школьных товарищей и того проще: никто же ничего особенного и не ждет. На твоем месте я просто встала бы, рассказала парочку анекдотов и снова села.

— Один анекдот я приготовил, — сообщил мистер Брэддок, чуть ободрившись. — Про ирландца.

— Пата или Майка.

— Я подумал назвать его Патом. Ну, он в Нью-Йорке, и заходит в доки, и видит, как из воды выходит водолаз, ну, в водолазном костюме, понимаешь? И он думает, что этот тип — ну водолаз, понимаешь? — пересек Атлантический океан, и жалеет, что сам до этого не додумался, ну, чтобы сэкономить на билете, понимаешь?

— Угу. Один из этих слабоумных ирландцев.

— По-твоему, они улыбнутся? — обеспокоенно спросил мистер Брэддок.

— Попадают со стульев от хохота.

— Нет, правда? — Он умолк и с ужасом протянул руку. — Послушай, ты нацелилась на коржик?

— Да. Но воздержусь, если ты против. Они недостаточно хороши?

— Хороши? Деточка моя, — заявил мистер Брэддок категорично, — это самое скверное, чего удалось достичь Кларе. Просто предел. Мне пришлось сжевать один, потому что она явилась и стояла у меня над душой — следила, пока я ел. Не могу понять, почему ты не уволишь ее, Кухарка она никудышняя.

— Уволить Клэр? — Кей засмеялась. — А почему ты не уволишь ее матушку?

— Пожалуй, ты права.

— Члены семейства Липпет неувольняемы.