Михаил Жванецкий - Собрание произведений. Шестидесятые. Том 1

Правда, Юзик?.. Ты же все понимаешь. Ну, дай ручку

дедушке, дай, золотко. Мы уже идем. Бабушка нас ждет.

Дай ручку. Чтоб ты не знал, что я видел… Чтоб ты был

здоров! Юзик, дедушка не может быстро, не забывай…

Для А. Райкина

Нет, нет, нет! Кто что ни говори, а прежнее воспита-

ние не то что нынешнее… Все эти бонны, гувернантки,

пансионы — они свое дело делали. Я и сына воспитывал

в таком же духе: «Саша, мальчик мой, не забывай прави-

ла доброго тона, не бойся лишний раз сказать спасибо

своему начальству. Уступи дорогу… кому следует, открой

двери… нужному человеку. Делай людям добро, и люди

для тебя кое-что сделают. Будь благодарным, Саша. Ма-

рия Васильевна столько лет тебя обучала, привези ей

подарок. У тебя экзамены на носу: "Примите, многоува-

жаемая Мария Васильевна, папа передает вам привет!"»

Ну что мне делать с сыном? Я помню, в наше время

во время экзаменов мы списывали друг у друга… Вы же

помните, мы же все списывали! Нет, мой сын сидит, мор-

щит лоб, он что-то сочиняет. Один. Я ему шепчу: «Саша,

я договорился, учитель отвернется. Саша, не теряй вре-

мени, не волнуй папу!» Он мне ответил: не жестикули-

руй за стеклом, не мешай мне думать! Сейчас он доду-

мался, его посылают в такую глушь — один медведь на

сто квадратных километров. Я ему шепчу: «Саша, подо-

жди! Саша, не подписывай! Не торопись. Я еду в инсти-

тут. Подожди, Саша, не торопись!»

Я примчался — он уже подписал! Когда я узнал, что

его посылают в колхоз «Рассвет», — у меня стало тем-

но в глазах! Сейчас он мерзнет в своем «Рассвете». Им

забыли дрова выделить… Я помню, в наше время мы

воровали уголь на железной дороге, вы же помните, мы

все воровали! Мы крали в лесу дрова. Мы же крали, вы

же помните. Я ему говорю: «Саша, воруй и ты, Саша,

кради, иначе замерзнешь!» Он мерзнет, он принципи-

альный! Откуда в наших детях такое, чего нам не по-

нять? Неужели мы так постарели?

Нет, кто что ни говори, а прежнее воспитание…

Гувернеры… Гувернантки…

Копаться в мусоре не стыдно, мальчик. Стыдно

быть от этого счастливым.

— Как проехать к центру?

— Очень просто.

И ушел.

Лучшее средство против неразделенной любви —

неизлечимый понос.

Я понимаю, как трудно составлять пятилетние пла-

ны, добиваться их выполнения. Но почему они так бы-

стро летят?!

И еще я думаю: почему с переездом в другой город

у тебя не появляются друзья? Вот и сорок. Вот и сорок

восемь. И люди вокруг, и есть умнее тех, прежних, и уж

куда образованней. Что ж там такое в том далеком дет-

стве? Почему ты с ними можешь молчать?! Почему те-

бе не нужно платить ему вниманием, талантом, услу-

гой? Мы же тогда их не выбирали.

Видимо, все надо захватить с собой смолоду. Потом

раздавать, а приобретать поздно.

Я придумал телефон, который не пропускает сквер-

ные новости. Он молчит уже две недели… Ага, вот

и звонок: что вы говорите, куда вы меня приглашаете?

Черт! Опять надо настраивать. Он не понял, какое это

приглашение, вот ужас.

Сколько нужно при капитализме денег, столько при

социализме — знакомых.

А вы пробовали принять слабительное одновремен-

но со снотворным? Очень интересный эффект.

Когда наутро я открыл дверь из моей комнаты на

балкон, два голубя сдохли. Хотя я им кричал: «Отой-

дитя»!

Жизнь человека — миг, но сколько неприятностей.

Для А. Райкина

Я не знаю, как для вас, но для меня Восьмое марта

второй день рождения. Я холостяк. Не старый. Мне во-

семнадцать до семнадцатого года плюс пятьдесят один

минус подоходные плюс бездетность. Я по профессии

бухгалтер. Итого мне… шестьдесят девять с копейками.

Все друзья хотят меня женить, потому что люди не

выносят, когда кому-нибудь хорошо. Но я не спешу.

Шестьдесят девять — время еще есть. С моим возрас-

том, о котором я сказал выше, с моими данными, о ко-

торых я скажу ниже, я мог бы женить на себе весь балет

Большого театра, но я не тороплюсь.

Мне говорят:

— Слушай, Сигизмунд, для тебя есть девушка в Таш-

кенте, стройная, как козочка, ароматная, как персик.

— В Ташкенте. Улица Навои, шестьдесят пять, вход

со двора, налево, отдельная квартира с отцом?

— Да.

— С черными глазами, заикается?

—Да.

— Тетя болела желтухой в тридцать шестом году?

—Да.

— Хорошая девушка, но зачем привязывать себя

к одному месту?

Я всю жизнь менял адреса и места работы, менял,

когда мне не нравился пейзаж за окном или голоса со-

трудников. Зачем же мне затихать вдали? И я сказал

себе: «Сигизмунд, тебе рано отдавать, ты еще не все

взял от жизни».

И я сбежал к одной врачихе. Доцент. Вот такая тол-

стая диссертация, и тема очень интересная — что-то

там в носу.

Такая умная женщина. Бывало, по радио: «Буря

мглою небо кроет…»

— Откуда это, Сигизмунд?

Я только открывал рот и напрягал память, как она

говорила:

— Ты прав — это Пушкин.

С ней я пошел дальше всех, с ней я дошел до загса.

У меня уже был букет, мы с ее мамой перешли на «ты»,

а папа подарил мне белые тапочки. И тут я сказал себе:

«Стой, Сигизмунд. Она чудная женщина со всеми

удобствами, с горячей водой, в прекрасном районе, но

умна угнетающе». С таким же успехом можно жить

в библиотеке или спать в машиносчетной станции.

И я бежал к третьей. Та ничего не соображала,

и я почувствовал себя человеком. Я сверкал остроуми-

ем, я пел и решал кроссворды. А она сидела, раскрыв