Иван Ренанский - Почти как люди

– Бодрее, парни, бодрее,– воодушевлял тем временем нас альтист Петька Солнцев, самый молодой из квартета, еще не распрощавшийся со счастливой порой студенчества,– подарим очередным молодожёнам ещё немножко счастья, и адьёс!

Мы вернулись на свои рабочие места, расставили в нужном порядке ноты, приготовились. Когда в зал повалил шумный народ- заиграли. В перерыве между клятвами в верности и обменом кольцами, я успел заметить, что невеста беременна, а жених вроде как едва сдерживается, чтобы не заплакать, и тут же машинально отметил про себя: "Брак по залету. Эх, бедняги…"

Спустя двадцать минут с последней церемонией было покончено, зал снова опустел, пожилая и удивительно некрасивая женщина-администратор расплатилась с нами, буднично поблагодарив и намекнув на сотрудничество в будущем. Короче, из ЗАГСа мы вышли счастливыми и в меру богатыми, с наслаждением вдохнули сладковатый осенний воздух, покурили у автомобиля Февраля, обсуждая всякие забавные глупости, и уже собрались было ехать…

– Парни, пассажира возьмём?– с усмешкой осведомился вдруг Толик, указывая куда-то за наши спины. Все тут же обернулись, и Февраль присвистнул, Петька хохотнул, а я заколебался в выборе реакции на увиденное, и, в итоге, ограничился тяжёлым вздохом- из окна первого этажа ЗАГСа неуклюже вылазил средних лет мужик в дорогом черном костюме. Вот, наконец, он спрыгнул на землю, оглянулся на окно, из которого только что выбрался, сплюнул себе под ноги, и довольно нелепой спортивной трусцой направился к нам.

– Им бы решетки на окна,– пробормотал Февраль,– чтоб женихи не бегали…

– Гуманнее нужно быть,– возразил Толик,– со второго этажа тогда ведь прыгать станут, а это переломы, в лучшем случае ушибы.

– Путь к свободе должен быть тернист,– глубокомысленно изрек Петька.

Тем временем беглец уже поравнялся с нами.

– Здорово, ребята!– с какой-то глупой, совершенно не сочетающейся с обстоятельствами его появления жизнерадостностью, поприветствовал он нас,– на хвост к себе возьмёте?

Мы, не сговариваясь, посмотрели на Февраля, тем самым давая понять, что решать будет хозяин автомобиля.

Февраль пожал плечами, вкрадчиво осведомился:

– Со свадьбы бежите?

Мужик улыбнулся, кивнул.

– Со своей собственной?

Ещё один кивок.

– А кто, позвольте узнать, у вас жена?– вдруг спросил Толик,– не думайте, я не из любопытства, а, так сказать, ради общей безопасности… Просто если она у вас, например, дочка генерала МВД, или, скажем, какого-нибудь крупного предпринимателя с темным разбойным прошлым…

– Вроде нет,– кажется, беглый жених немного растерялся,– баба как баба. Обыкновенная, без сюрпризов.

– Вроде?– с подозрением переспросил Толик, но Февраль уже жестом пригласил занять места в салоне.

Расселись. Поехали. Первое время молчали, а "украденный" нами жених ещё и ежеминутно оглядывался назад, словно ждал погони. Потом же как-то сама собой наладилась беседа. Выяснилось, что зовут его Семёном, что со свадьбы он бежит по малодушию, с которым, увы, ничего не может поделать, и что нас ему, несомненно, послало проведение.

– Не поверите, мужики, с утра проснулся, и все, вроде бы, хорошо, то есть знаю, что сегодня свадьба и все такое, но никакого страха, даже волнения нет. В ЗАГС приехали, а там родственники с цветами и подарками, жена красавица, аж пухнет от счастья, друзья с поздравлениями… И никаких нервов- подумаешь, ну штамп в паспорте, ну жить будем вместе… Чего в этом такого-то? Развели нас по разным комнатам, чтобы переоделись- жену в одну, меня в другую. Друзья вокруг суетятся, вроде бы даже нервничают немного, а мне- хоть бы что. Попону эту парадную напялил, перед зеркалом покрутился, и вдруг приспичило мне отлить. Зашёл, понимаете, в туалет, дела свои сделал, и тут дёрнул же меня черт в окно посмотреть. А как посмотрел, так прямо защемило что-то- там, понимаете, школу какую-то видно, стадион, девочки бегут, физрук на них покрикивает… И солнце такое, знаете… И небо. А я в туалете стою, без пяти минут женатый человек, и жизнь впереди такая серьезная, взрослая…

– Да вы поэт, батенька,– уважительно заметил Толик.

– Лет-то тебе сколько, поэт?– не отрывая глаз от дороги,поинтересовался Февраль.

– Двадцать девять,– с плохо скрываемой тоской в голосе признался наш новый знакомый,– полжизни уже как небывало.

Я повернул голову и посмотрел в окно- там стремительно проносились мимо какие-то люди, дома, вызолоченные осенью деревья… И отчего-то все никак не желали испаряться из головы простые, отливающие небесной голубизной мысли о пятнадцатилетнем мальчишке с огромным футляром за спиной, лёгким, пружинным шагом мечтателя прокладывающим путь сквозь весь этот печальный, но добрый город. Кажущаяся прозрачность жизни, будущее, наполненное великими свершениями, славой и успехом, томительно сладкие муки первой, и будто бы единственной любви, шоколадное мороженое в вафельном стаканчике…

– Куда едем-то?– деловито осведомился Февраль.

– В кабак?– предложил Толик,– обмыть внезапную свободу сбежавшего из-под венца товарища?

– Мужики, я ставлю!– провозгласил Семён, и все как-то сразу повеселели.

Спустя полчаса мы уже сидели в пустом, уютном и прокуренном баре, пили пиво, громко хохотали. Всем было легко и радостно- каждому мнилось, что именно он сегодня сбежал со свадьбы, и дух лихого, мятежного свободолюбия витал над нашим столом.

– А я, дурак, ещё год горбатился, с двух работ не вылезал, чтобы ее на курорт свозить,– жаловался Семён,– эх, если бы знал…

– И как там, на курорте?

– Хорошо! Горы- вот такие! Пляж- загляденье! Море- парное молоко! А у тебя, я смотрю, тоже загар что надо. Где пекся, признавайся!

– Это не загар,– отмахнулся Февраль,– это у меня воду горячую отключили…

И снова смех, снова звон пивных запотевших кружек. Как это обычно всегда бывает, в какой-то момент на столе самым мистическим образом материализовалась водка, однако никто словно бы и не придал этому особого значения- выпили, закусили, блаженно закурили.

– Прежде, чем в ЗАГС бежать,– с важностью заявил Февраль, задумчиво теребя тонкий золотой ободок кольца на своем безымянном пальце,– вы бы хоть обои вместе разок поклеили. Вот что действительно отношения на прочность проверяет…

– Нет, баба она, в общем-то, не плохая,– Семён вздохнул,– но лучше ведь, как заповедовал вождь, умереть стоя, чем жить на коленях, правильно?

– Правильно,– я кивнул,– только это Че Гевара заповедовал.

– А он что, не вождь?

– Ну, в каком-то смысле…

– Да если хотите знать мое мнение,– Толик даже привстал, дабы подчеркнуть значимость своего мнения,– мы живём в эпоху порнократии!

Скучающий за стойкой бармен дёрнулся, и с некоторой опаской посмотрел в сторону нашего столика.