Виктор Коклюшкин - Избранное

Вот, например, в прошлое воскресенье я стал очевидцем удивительного события. Мы собрались у Феофанова по случаю его кандидатской диссертации, которую он решил начать писать с понедельника. И вот после того, как все его горячо поздравили и пожелали успешной защиты, Феофанов вдруг сказал:

- Диссертация - это, конечно, хорошо, но вот о чем я думаю: а способен ли я на настоящий мужской поступок? Вот, например, если бы я шел берегом реки, а в реке тонул человек, смог бы я...

- Зимой или летом? - уточнила жена Горемыкина.

- В лютый мороз! - сурово проговорил Феофанов.

- Я бы сделал так, - сказал, поднимаясь из-за стола, Горемыкин, и руки у него от волнения дрогнули. - Я бы... незамедлительно бросил утопающему подручное плавсредство, а сам бросился к телефону!

Он сел, и в комнате повисла тишина. Жена Горемыкина нежно взглянула на него и ближе подвинула ему тарелку с салатом.

- А я!.. - сказал, медленно поднимаясь с места, Сергачев.

- Что?! - невольно вырвалось у всех.

- А я... - густея голосом, проговорил Сергачев, - снял бы ботинки, шапку, шарф...

- Пальто оставь! - крикнула его жена.

- ...пальто, - неумолимо продолжал Сергачев, - пиджак... и - подал руку помощи утопающему!

Я видел, как запылали женские лица и нахмурились мужчины, и сам непроизвольно сжал кулаки и расстегнул на пиджаке одну пуговицу.

Но тут поднялся над столом Кузьмин, ослабил галстук и глухо произнес:

- А я бы подал руку помощи утопающему, а затем десять километров нес бы его на спине до ближайшего медпункта, теряя силы и сбиваясь с пути!

- Почему десять? - спросила жена Горемыкина, но ей никто не ответил, так все были поражены поступком Кузьмина.

- А я! - выкрикнул из-за стола самый молодой из гостей Воронков Сережа. - Я бы последней спичкой развел костер, вскипятил воду и...

- Искусственное дыхание... искусственное дыхание... - шепотом громко подсказывала ему мама.

- И сделал искусственное дыхание.

- Вениамин! - толкнула меня в бок жена. - А что же ты?! Что же ты молчишь?!

- Друзья, - сказал я, вставая, - неудобно говорить про себя правду, более того, я рискую показаться нескромным, но я бы не только развел костер, я бы остро отточенным топором срубил бы несколько сухостойных лиственных деревьев и сделал избушку-времянку, где можно было бы обсушиться и прийти в себя. А затем отправился бы в ближайший населенный пункт за помощью и бесстрашно шел бы двое суток сквозь пургу и снежные заносы.

Когда я закончил, Феофанов молча вышел из-за стола и не стесняясь трижды обнял меня. А потом сказал:

- Вот какие есть на свете люди! И я горд и счастлив, что это мои друзья! Что касается меня, теперь я уверен, - я поступил бы так же!

- Вот живешь рядом с человеком долгие годы и не знаешь, что он за человек! И только в особенные минуты видишь, как щедр, отважен и богат он душой! - молитвенно проговорила жена Феофанова...

- Предлагаю сегодняшний день запомнить всем на всю жизнь! - с чувством произнес Горемыкин.

Повинуясь общему порыву, мы все встали и крепко в волнении пожали друг другу руки.

- Пап, а река в лютый мороз подо льдом бывает? - робко произнесла маленькая дочка Феофановых, но ее никто не услышал.

А я хотел объяснить ей, что там, возможно, была прорубь, но подумал и - не стал. Ведь ребенок все равно всего понять не может.

Люди говорили разное: одни - что это гипноз, другие намекали на приближение кометы Галлея, а некоторые вообще несли какую-то дремучую околесицу о духах, домовых...

А было так. В один приятный летний день я переехал на новую квартиру. Окна моей старой квартиры выходили в тихий зеленый скверик, поэтому рассказы я писал в основном о природе. Задумал было повесть о воробьях и название уже написал - "Воробьи", да вот пришлось переехать...

Окна новой квартиры смотрели в упор на строгое здание учрежденческой архитектуры, построенное не только без архитектурных излишеств, но и без стен. Из одних окон.

Любопытно было глядеть в те окна. Очень скоро я узнал всех обитателей учреждения, мысленно подружился с ними и даже невольно поднимал руку, когда они устраивали собрания. Но постепенно странное чувство стало овладевать мной, особенно первого и шестнадцатого числа, когда сотрудники выстраивались у окошка кассы. Я видел их лица со стороны кассира, они глядели напряженно и прицельно, словно из амбразуры. Сперва-то, без привычки, я тоже невольно вытягивал шею, пытаясь углядеть через дорогу в ведомости у кассира свою фамилию, но, конечно, напрасно.

Более того, я и рассказы перестал писать. Аванс, который я взял под название повести о воробьях, таял, как масло на сковороде.

Надо было срочно что-то делать! И я решился писать на производственную тему.

В понедельник в 9.00 я сел за стол и пристально уставился в окно напротив. То, что я видел, для повести никак не годилось, а если все же писать - мог получиться только фельетон или приказ об укреплении дисциплины.

Я терпеливо подождал час, два, два с половиной, а потом... Узнать телефон того отдела не составило труда. Я набрал номер и, когда молодой человек, сидящий на столе, взял трубку, сказал ему:

- Слезь со стола.

- Что? - не понял он.

- Слезай! - крикнул я. - Работать уже пора!

Он сполз со стола, плюхнулся на стул и замер. И остальные, наблюдая за ним, тоже застыли на своих местах.

Я быстро положил трубку и написал первое предложение: "Все сидели на местах". Предложение мне очень понравилось, в нем была деловая сухость, сразу определялось место действия. Я хотел уже и второе предложение написать, но посмотрел в окно и - отложил ручку. Сотрудники сбились в кучу и что-то горячо обсуждали.

"Ну уж, дружба дружбой, а служба службой!" - подумал я.

Номер начальника отдела я набирал резко и нетерпеливо, так что два раза у меня палец срывался и набиралось "01". Наконец я набрал правильно.

- Симаков слушает, - сказал он.

- Слушайте, Симаков, - сказал я как можно доброжелательнее, - ваши охламоны вот уже полдня ничего не делают!

- А кто это говорит? И почему вы так говорите? - Он потянулся за сигаретами.

- Да оставь ты сигареты в покое, - сказал я ему уже в сердцах. - С тобой как с человеком разговаривают!

Он одернул руку от пачки, втянул голову и забегал глазами по сторонам.

- И потом, посмотри на себя, ты же не на дачу приехал землю копать! Ну что ты отворачиваешься, я же вижу, что ты и не побрился сегодня! А вчера вообще пришел в кроссовках...

Он выронил трубку и, озираясь, на цыпочках вышел из кабинета.

В комнате отдела подчиненные тут же окружили его и стали что-то наперебой рассказывать, кивая на телефон. А потом вдруг как ветром всех сдуло за столы. Кто схватился лихорадочно за ручку, кто за бумагу, а женщина двумя руками за голову. Я тоже испугался: что такое?! Оказалось, телефон у них зазвонил.