Виктор Коклюшкин - Избранное

Я поспешно склонился над столом и с облегчением написал:

"В отделе царила рабочая атмосфера".

Пошла повесть, пошла! Уже проснулись и расправляли плечи сладкие мечты об экранизации. Эх, да что говорить!

Но когда я опять посмотрел туда - сотрудников там не было. Я увидел только мелькнувший женский каблук и угол хозяйственной сумки.

Я набрал номер директора. Кабинет его был этажом выше и расположен так, что директор сидел ко мне затылком. Затылок его то краснел, то бледнел, четко семафоря в окно о директорском настроении. Об этом знал не только я, многие, прежде чем идти к нему, пытались разглядеть с противоположного тротуара, какой нынче затылок у Петра Федоровича.

То, что директора звали Петром Федоровичем, я узнал с первого дня. Я, как только открыл форточку, сразу услышал: "Петр Федорович... Петр Федорович... Петр Федорович сказал..." - неслось из разных окон.

Судя по затылку, у Петра Федоровича было трудное детство и нелегкий характер. Когда он распекал кого-нибудь, даже стекла в его кабинете потели. Когда кого-нибудь хвалил - этого я не помню.

- Петр Федорович, - сказал я ему вежливо. Секретарша сначала не хотела меня соединять, но я ей комплимент сделал, что помада ей очень идет: она в это время губы красила. - Петр Федорович, - повторил я как можно ласковее, - вы, конечно, человек занятой. Вон, я вижу, сколько бумаг у вас на столе навалено! Да вы затылок-то не чешите. И не оглядывайтесь, все равно вы меня не увидите! Вы за подчиненными лучше смотрите, ведь в отделе у Симакова сейчас шаром покати!

От моих слов затылок у директора так распалился, что автомобили на улице стали притормаживать, ждать, когда "зеленый" дадут.

Все-таки Петр Федорович был мужик крепкий! Не чета Симакову.

- А мою жену вы сейчас видите? - быстро спросил он.

- Нет, - сказал я.

- А фонды нам срежут?

- Не знаю, - ответил я. - Вы лучше порядок у себя скорее наводите!

- Значит, срежут, - подытожил Петр Федорович. - И простите за нескромный вопрос: сын у меня, Борька, в Политехнический хочет...

- Да что вы в конце концов! - не выдержал я.

- Значит, не поступит, - вздохнул Петр Федорович.

Он поднялся из-за стола, большой, грузный, а в сущности - пожилой, усталый человек, и вышел в дверь. "Вот и в семье у него не все ладно... - подумал я. - Но что же делать мне? Неужели придется все самому?!"

Узнал телефоны всех отделов, начертил план расположения столов и - начал! Как только кто опоздал - звонок: "Почему?! Это не повод!.." Только замечу, что кто-то посторонним чем занят - звонок: "Чем вы там занимаетесь?! Чтоб я больше этого не видел!" Уборщицу запугал - по телефону ей подсказывал, где она какой сор не подмела. Она полы не только мыть стала, но и на всякий случай одеколоном их сбрызгивать. Это, конечно, лишнее, но я не мешал.

Вот с Симаковым было сложнее, он так пугался моих звонков, что мог произнести только одно слово: "Когда?" Так что мне приходилось подстраиваться, и я говорил: "Энергичнее стройте работу в отделе!" "Когда?" - говорил он. "Немедленно!" - отвечал я.

Конечно, не сразу они смирились с таким положением: жаловались в местком, писали в газету... Председатель месткома отреагировал быстро - убрал заявление в какую-то папку, а потом никак не мог его найти. А на страницах газеты им ответил доцент Шубяк, который убедительно сказал, что Бермудского треугольника, летающих тарелок и кваса в бутылках нет и не будет.

В общем, работу я им наладил. Но со всем этим я совершенно забросил свою. Родственники и знакомые с нетерпением ждали продолжения, спрашивали: "Чем кончится? Кто был прототипом или я все выдумал?"

Жена хотела украдкой сама вписать туда два предложения, чтобы побыстрее и побольше получить денег, но я ей напомнил про Льва Николаевича и Софью Андреевну. Она всю ночь плакала, а утром понесла что-то в ломбард. Что именно, я узнал, когда хотел надеть ботинки.

Ну, да это не важно! Для меня главное: ручка, бумага и окно в жизнь!

Молодой человек Киселев почувствовал себя плохо и пошел к врачу.

- Покажите левую ладонь, - сказал врач.

Киселев показал.

- Что ж вы хотите, - сказал врач, - у вас линия жизни в тридцать лет кончается.

- Так что ж мне теперь делать? - испугался Киселев.

- Ну ладно, - сказал врач, - так и быть...

Он взял фломастер и удлинил Киселеву линию жизни почти до запястья.

- Спасибо, - сказал Киселев и, смущаясь, спросил: - А... а насчет денег там как?

Врач глянул на ладонь и нахмурился.

- Сколько вы получаете?

- Сто двадцать, - сказал Киселев.

- Все верно, - сказал врач.

- А... а ничего нельзя сделать? - заискивающе улыбнулся Киселев.

- Ну, я не знаю, - сказал врач.

- Ну я вас очень прошу, - сказал Киселев, - я в долгу...

- Ну ладно, - сказал врач, - давайте руку.

Он провел Киселеву линию, тот щекотно поежился.

- А... а вот, чтобы одаренность, талант... там у меня линия как? - кивнул на свою ладонь Киселев.

Медик надел очки и внимательно вгляделся в его ладонь.

- А у вас ее вообще нет, - спокойно сказал он.

- Как так? - растерялся молодой человек.

- Не знаю, - сказал врач, - только нету.

- А... а может быть?..

- Нет, нет, - решительно замахал руками медик, - это вопрос щепетильный.

- Ну я вас очень... очень в долгу...

- Ну я не знаю, - задумчиво сказал врач, - я сделаю вас талантливым, а вы чего-нибудь... не того чего... Талант ведь разный бывает: злой, добрый...

- А вы сделайте, чтобы я был добрый! - жадно попросил молодой человек.

Медицинский работник вздохнул, взял фломастер и провел ему еще одну линию.

- Все? - спросил он.

- Н-не... совсем, - краснея и пряча глаза, сказал Киселев. - А... а с женщинами у меня как будет?

- Вы женаты? - спросил врач.

- Женат, - сказал Киселев.

- Вот так и будет.

- А... а ничего нельзя?..

- Нет, - твердо сказал врач, - это выше моих сил.

- Ну я очень прошу вас!

- Нет, нет, нет, - повторил врач.

- Ну я в долгу не останусь, - напомнил Киселев.

- Нет, нет, нет, - повторил специалист.

- Ну... я три раза в долгу не останусь, - предложил молодой человек.

- Ну ладно, - сказал медицинский работник. - Только из чисто научных соображений.

И он вывел на ладони Киселева еще одну линию.

- Теперь все? - спросил он.

- А что еще может быть? - деловито спросил Киселев.

- Еще... удовлетворенное тщеславие.

- Это важно, - определил Киселев, подставил ладонь и после того, как там появилась еще одна кривая, осторожно потрогал ее пальцем. - Ну... ну, а еще... еще что-нибудь есть?

- Еще?.. Еще... ну, еще порядочность, - с трудом вспомнил эскулап.

- Порядочность... А давайте и ее! - решился молодой человек.

Врач прочертил ему сбоку ладони линию порядочности, после чего Киселев стер все остальные, сказал: "Извините" и пошел домой.