Александр Белокопытов - Рассказы о литературном институте

Я засмеялся:

— Ладно, подпишу… Пусть только сначала выйдет, — и ушел… А про себя подумал: «Он-то сам мне ничего не подписал. А у самого, небось, уже много сборников стихов вышло». Так что я на него в некоторой претензии остался. Ну да ладно, разберемся.

Стали с тех пор со мной в издательстве работать. Петр Алешкин в большей степени работал. Потом я уже узнал, что он является и Председателем Совета директоров издательства «Голос». А то, что он — хороший писатель, я и раньше знал, только читал мало, почему-то не попадались мне его книги.

А работа с рукописью оказалась непростой, по крайней мере — для меня. Я же с этим в первый раз столкнулся, всех процессов и превращений стопки машинописных страниц в книгу — не знал.

Вначале мою рукопись набрали на компьютере и распечатали, я-то ее принес — тяп-ляп, сразу из-под пишущей машинки. Потом я сидел дома, проглядывал распечатку и правил ее… Потом была верстка, я тоже над ней сидел и корпел, ошибки искал. А потом еще — и оригинал-макет. А после этого она сразу в типографию идет, ничего уже не исправишь. Еще были — аннотация и автобиография. И кто их только придумал эти аннотации дурацкие и особенно — автобиографии? Писать я их не умею и не люблю. Одна только головная боль. С одной стороны — можно и целый роман раскатать, а с другой — вроде и писать нечего. Ну ладно, справился я с грехом пополам и с этим, отдал.

Сказали, что все вроде с рукописью — шабаш, доведена до ума. Теперь в типографию пойдет. Через полтора месяца — книга выйдет. А пока, если мне делать больше нечего, чтоб на море двигал, погрел кости. А как вернусь — и как раз готова будет. Заберу тираж. Пятьсот экземпляров. А мне куда больше? Мне и этого за глаза хватит. Что мне их солить, что ли? Мне только маме показать.

А еще Алешкин сказал, что тридцать экземпляров по библиотекам пойдет… У них договор с ними заключен. По разным известным библиотекам, в том числе — и в Ленинку, и даже в библиотеку Конгресса США. Я этого совсем не ожидал и даже подпрыгнул: ух ты! Вот мама-то моя удивится, и папа, и брат. А что? Пусть Буш с Клинтоном на досуге прочитают, как я их Америку без мыла брею.

А на море я и правда решил поехать, дикарем. Чем в Москве сиднем сидеть, томиться и ожидать, лучше на море поехать, кости погреть… А то мне уже сорок лет с хвостиком, а на море я только один раз и был. И то — во сне. Только как приеду на море, там, где сильно глубоко, туда купаться ни-ни, не полезу… А то еще — тьфу-тьфу — утонешь, чего доброго, и книжку в руках не подержишь. Не полезу ни за какие коврижки. Я — тоже хитрый, хватит простачком-то быть. Конечно, хочется, чтоб она побыстрее вышла, а то, все что угодно произойти может, в том числе и смещение полюсов. Хоть бы до смещения успеть получить.

А как вернусь с моря, получу тираж, возьму из него кучку и быстрее домой поеду. С родителями повидаться, картошку копать и книжку им подарю. А то я, когда учился, мама мне каждый месяц по девяносто рублей отправляла, чтоб я не голодовал в Москве и на писателя выучился. А я учебу-то кое-как закончил, а ни одной книжки еще не издал. Многие мои знакомые уже помногу издали, а я — ни одной. Разве это — нормально? Книги надо издавать и родителям показывать, чтоб успеть отчитаться. Вначале перед ними, потом перед другими.

Вот так, благодаря книге с заговорщицким названием «На троих», которая случайно, а скорее всего не случайно, попала мне в руки, и завертелось все это дело с выходом моей собственной книги, пошло, как по маслу. Она меня в издательство «Голос» привела. А в издательстве я — Тюленева встретил, о чем и не помышлял совершенно. Тоже, скажете, случайно? Нет. Таких случайностей не бывает. Это уже книги, помимо нас, людей, начинают жить своей жизнью, проявлять свою волю и характер, попадать в руки, если они считают это необходимым, подсказывать, помогать, вести по жизни, и на Пятницкую улицу в том числе.

Так что покупаете хорошие книги, а плохие — не покупайте.

Странный у меня друг — Старик! Как ни позвонит, ни приедет, все какой-то взвинченный, все интересуется: куда это можно… сегодня рукопись свою подороже продать, чтоб не продешевить? В какое издательство? А то жалко свое задешево продевать. Чужое бы ладно — не жалко, а свое — шибко дорогое, потом и кровью досталось. Да хоть бы он разбогател быстрей, что ли? А то ведь — нет. Все время с деньгами худовато.

Я ему — в сердцах:

— Володя, сколько тебя знаю, ты все о деньгах говоришь, все на них, на проклятые, заришься! Уже скоро жизнь пройдет, одна вечность впереди останется, а ты все о деньгах! Хоть бы о чем хорошем поговорил, о той же вечности, может, уже скоро манатки собирать туда, где ни печали и ни болезни. С чем придем-то?

Он все понимает, соглашается со мной, начинает о другом говорить… А скоро опять весь хороший разговор на деньги сводит. И бубнит, и бубнит… Противно слушать!

Только когда выпьет, немного вроде расслабится, прежним Стариком станет — довольным жизнью, добродушным, никуда не спешит… А если дозы не хватило, то опять в прагматичного человека превращается, начинает сокрушаться, на жизнь жаловаться. Просто ужас! Как с этим бороться? Не знаю… И — никак не перевоспитывается, не желает. Совсем весь, как помешанный, на деньгах стал. Или он всегда был таким? И ругаться я с ним не могу, все-таки он мне — друг.

Так что горе у меня одно со Стариком. И пожаловаться — некому. Друг-то я у него по-настоящему — один, временем и делами проверенный. Другой его и не поймет никогда. Я один только и понимаю, придется мириться со всем, мучиться. Помогать ему. Бегать с его рукописями по редакциям, пристраивать… Там, где денег дают побольше. А их — нигде сейчас не дают. И не только денег не дают, а еще и рукописи сами на рассмотрение не принимают! Вот и попробуй, вышиби из этих издательств деньги, если они даже рукописи не берут!

Придется мне, видимо, свое издательство организовывать и начинать Старика из беды вызволять. И деньги ему платить, гонорары. А чтоб они приличные были, ни копейки. А то, если — копейки, он опять может обидеться, скажет: я его не уважаю… Опять — не так.

А издательство я прямо так и могу назвать «Старик». Только надо так сделать, чтоб некоторые старики-писатели не подумали, что это для них специально организовали. А то попрутся ко мне со всех волостей… Скажут: давай-ка, дядя, печатай, раз ты для стариков хорошее дело придумал.

А это будет только для него лично. Буду только одного Старика печатать — и все. Пусть думают, что хотят. Мне — все равно. Я же не Пелевина с Сорокиным издавать буду, а — Старика. Есть разница? Есть, конечно.

Старик раньше о белорусских партизанах писал… Я кусочек читал, о войне… О том, как белорусы немцев ненавидели… Как маленький белорусский партизан на печке прятался, а его фашисты искали, да не нашли… Старик, он и сейчас, наверное, может что-нибудь патриотическое написать. Например, о том, как белорусы американцев ненавидят. А я его в этом поддержу. И напечатаю. Я американцев тоже не люблю. Они для меня — чуждый и зловредный элемент.