Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа

– Он поцеловал мне руку!.. Он поцеловал мне руку!.. – повторяла, глотая слезы, Таня.

– Такого у нас еще не было, – сказал Костя Кунин. – Он опозорил нашу школу.

– Ребята, я не понимаю, что тут такого? – сказал Генка. – Все мужчины всем женщинам целуют руки, и никто не делает из этого трагедии.

– Не ври! – сказал Лебедев (он был самый умный в нашем классе и все знал). – Мужчины целуют руки только замужним дамам, а Таня – девушка. Ты ее оскорбил, и ты оскорбил всех нас.

Генка сказал:

– Плевал я на вас! – И хотел уйти.

– Нет, ты не уйдешь, – сказал Штейдинг, и Юрка Чиркин – Танин брат – схватил его за руку.

Генка хотел вырваться и убежать, но мы все обступили его, и Генка побледнел.

Павка и Никса Бостриков принесли откуда-то веревки. Герман ударил Генку, и Генка упал. Тогда мы связали его веревками, подняли на руки и снесли в подвал к двери физического кабинета. Здесь мы его бросили и сказали – будешь валяться до утра.

И ушли, довольные тем, что исполнили свой долг.

Мы считали, что вступились за честь Тани и честь своей школы.

Утром преподавательница физики Евгения Александровна Кракау спускалась вниз за электроскопом и увидела у дверей лежащего связанного Иванова.

А в двенадцать часов дня нас всех вызвали к заведующему. Александр Августович был рассержен до крайности. Он стучал кулаком по столу и кричал:

– Вы превращаете нашу школу в хулиганский притон! Вы действуете, как шайка бандитов! Вы налетчики! Что это такое, я вас спрашиваю?! Вы избиваете своего товарища, вы связываете его и бросаете в холодный подвал. Что это такое? Отвечайте!

– Он нам не товарищ, – ответил Селиванов.

– Мы его не избили, а только раз хорошо ударили, – сказал Штейдинг.

– Мы его связали, чтобы он не целовал руки девочкам, – сказал Лебедев.

– То есть как целовал руки девочкам? – взволновался заведующий.

– Губами своими целовал, – сказал Старицкий. – Тане Чиркиной. В темном коридоре. А когда я спросил его, зачем он это сделал, он мне ответил…

И Старицкий сказал на ухо Александру Августовичу, что ему ответил Иванов.

Заведующий побледнел и сказал всем:

– Идите.

Не знаю, о чем говорил потом заведующий с Ивановым. Только Иванов после этого разговора неделю ни с кем не разговаривал.

А член кружка мрачных юмористов Юзька Бродский придумал такой анекдот: петух подошел к курице и спросил: "Можно вам поцеловать руку?" На что курица ответила: "Я не цапля, чтобы стоять на одной ноге".

И мы избрали Бродского председателем КМЮ.

Я уже говорил о том, что за зданием нашей школы находилась запущенная площадка с развалинами старого дома. Мы называли ее "сломка" и, несмотря на опасность таких хождений, часто отправлялись в "экспедицию" по изучению сломанного дома, поднимаясь по разрушенным лестницам, будто висящим в воздухе. Иногда мы находили в кирпичах и в известке патроны от электрических лампочек, куски проводов, а один раз Сашка Чернов нашел там даже петровскую монету.

Разрушенный дом занимал примерно треть всей площадки, а две трети были загромождены битыми кирпичами, стеклами, мусором, который сносили сюда жители соседних домов.

Однажды, к концу урока естествознания, в класс зашел заведующий школой Александр Августович и, тряся своей бородкой, сказал:

– У меня к вам, ребята, есть предложение: давайте превратим площадку за школой в спортивную площадку. Будете на ней играть в футбол, в волейбол, организуем на ней соревнования по бегу, по прыжкам в длину, по метанию ядра. Хотите?

– Хотим! – закричали мы. Как можно не хотеть иметь свой собственный стадион?!

– Но для этого надо приложить усилия, – сказал Александр Августович. – Мы всё должны сделать своими силами. Все классы и педагоги вместе. Надо разобрать остатки разрушенного дома, сложить в одно место все кирпичи. Кстати, часть кирпичей можно использовать и построить возле кабинета естествознания террариум, где у нас будут жить лягушки и черепахи.

Будем работать после занятий часа по два в день.

Конечно, все дали согласие. А Ваня Розенберг – редактор нашей стенной газеты – даже выпустил специальный номер, в котором передовица называлась "Школьный стадион", и Бродский написал стихи, которые начинались так:

На площадке свалены

Мусор и развалины.

И не ясно нам, для ча

Там осколки кирпича.

Но теперь на этом месте,

Поработав дружно вместе,

Мы построим стадион,

Скоро, скоро будет он!

На другой день, как только окончились занятия, на площадке собралась вся школа.

Здесь были и здоровенные мальчики из последних, старших классов и щуплые малыши, все наши учителя и заведующий Александр Августович.

К сожалению, нам, младшим, не разрешили разбирать дом – это поручили старшеклассникам, и мы им очень завидовали. Нам поручили складывать у стены кирпичи.

Весь наш класс – и мальчики и девочки встали цепочкой от стены школы до разваленного дома и образовали конвейер, передавая по кирпичу из рук в руки.

Очень скоро образовалась высокая и широкая стена из кирпичей.

К нам подошел учитель математики Пестриков и сказал:

– Ребята, справа у разваленного дома лежит большая балка. Перетащите ее в школьный двор, она нам пригодится.

Мы побежали к балке, и десять человек подняли ее. Все поднимали, а одиннадцатый – Женька Данюшевский – командовал: "Раз, два, взяли!" Конечно, командовать было легче, чем поднимать и нести. Мы это ему сказали, он обиделся и перешел на подметание.

Взяв метлу, он размахивал ею и только разгонял мусор по всей площадке. Мы ему это сказали, он обиделся и перешел на собирание валявшихся бумажек.

Одну он поднимал, а десять оставлял валяться. Мы ему это сказали, он обиделся и ушел. Я побежал за ним.

– Куда ты, Женька? – спросил я. – Все работают, а ты хочешь смыться. Посмотри, как работают Лебедев, Кунин и Андреев. Даже Гая Осипова и та таскает кирпичины. Неужели тебе – мужчине – не стыдно?

И Женьке стало стыдно, и он вернулся и лично перенес пятьдесят кирпичей. Правда, он сложил их совсем не туда, куда нужно было, и нам пришлось их все перетаскивать.

Герман Штейдинг переносил самые тяжелые камни и балки. По лбу у него катился пот, руки были исцарапаны, но он даже не отдыхал.

– Что тебе – больше всех нужно? – спросил его Попов.

– Конечно, – сказал Герман, – я же футболист, а мы на этой площадке будем устраивать матчи. И я так думаю, что если взялся за что-нибудь, так уж надо делать по-настоящему.

– А тебе не тяжело таскать такие тяжести?

– Тяжело. Ну и что?

– Ребята! Я сейчас такую дощищу перетащил! Наверное, пуда два, если не больше, – сказал Толя Рясинцев.

– Покажи ее, – попросил Чернов.

– Не помню, куда ее положил.