Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа

К нам подошел Теннисон. Очень странно, но он был не японец, не китаец, не монгол, никогда не бывал в Тибете, а вот стал буддистом и даже жил при храме. Он и рассказал нам об этой религии.

И мы с Мишей решили стать буддистами. Ведь это же действительно здорово – ни о чем не думать, не готовить уроки, не слушать нотации родителей и педагогов. Мы давно.стремились к нирване.

Во дворе храма мы нашли два куска мрамора и унесли их с собой.

В понедельник, придя в школу, мы легли в классе, подложив под головы эти куски мрамора.

– Встать! – крикнул староста класса Лебедев.

Но мы лежали не шелохнувшись. В класс вошла преподавательница истории Ольга Ефимовна.

– Что с Гохштейном и Поляковым? – спросила она испуганно.

Класс молчал. Никто ведь не знал, в чем дело.

– Вам плохо? – спросила она.

– Нам хорошо, – ответил я. – Мы находимся сейчас в нирване.

– Что это значит?

– Это значит, что с сегодняшнего дня мы буддисты, – оказал Миша.

– Мы имеем право на свободу вероисповедания, – сказал я.

– Встаньте и выйдите из класса, – сказала Ольга Ефимовна.

Мы подобрали свой мрамор и вышли.

Назавтра вызвали наших родителей. Пришел Мишин отец и моя мама.

Разговаривала с ними Ольга Ефимовна. Не знаю, что она им говорила, но вечером отец пришел ко мне в комнату и оказал:

– Ты живешь в трудовой семье. Твои отец и мать всю жизнь работают, чтобы принести пользу людям. Государство тратит большие деньги на образование таких оболтусов, как ты. Оно это делает для того, чтобы ты чему-то научился и стал человеком, чтобы ты не жил как инфузория, а что-то делал для людей, для своей родины. А вы с Мишей захотели стать тунеядцами – ни черта не делать и жить на шее у своих родителей.

Буддизм – это философия. Я не верю в нее, но знаю, что буддисты учатся, и работают, и слушают своих родителей и учителей. Я не знаю, как поступают в этом случае у буддистов, но в кино ты на этой неделе не пойдешь. И в гости к Вержбинокому тоже. Ты будешь сидеть дома и (готовить уроки.

Не знаю, что оказал Мишин отец, но знаю, что Мише почему-то два дня было (больно сидеть.

Любовь Аркадьевна задумала поставить силами нашего класса спектакль для младших классов. Было решено взять сюжет "Красный Шапочки" – сказки Перро.

Сказку инсценировал Ваня Лебедев. У него был литературный талант, и надо сказать, что получилась вполне приличная пьеса.

Бстал вопрос о распределении ролей.

– Красную Шапочку будет играть Аня Труфанова, – сказала Любовь Аркадьевна, и все согласились.

– Ее маму я бы дала сыграть Ире Кричинской.

– Мне еще рано играть маму, – сказала Ира.

– Но ты очень подходишь, – заявил Навяжский. – У тебя и рост годящийся, и голос серьезный.

Уговорили.

– А кто же бабушка?

– Мне кажется, что бабушку может сыграть Нюра Безрукова, – сказал Старицкий.

– Какая же я бабушка?! – возмутилась Нюра. – Сам ты бабушка!

– Очень хорошо, – сказал Старицкий, – я с удовольствием сыграю бабушку.

– Какая же ты бабушка?! – закричал Штейдинг. – У тебя же мужской голос.

– У моей бабушки тоже мужской голос, – сказал Павка.

– Попробуем, – согласилась Любовь Аркадьевна. – А кто же будет у нас Волком?

– Было бы хорошо, если бы эту роль сыграл наш директор Александр Августович, – сказал Старицкий.

– Ты с ума сошел, Старицкий! – аж вскрикнула Любовь Аркадьевна. – Не можешь обойтись без своих неуместных шуток…

– Могу, – сказал Павка. – Пусть тогда Волка играет Поляков. У него волчий аппетит, он умеет щелкать зубами, и вообще он очень похож на волка.

– Чем это я похож? – возмутился я. – Что я – серый? Может быть, у меня есть морда? Может быть, я вою?

– Воешь, воешь, – сказал Павка. – Вспомни, как ты позавчера выл, когда получил "неуд" по математике.

– Перестань, Старицкий. Зачем обижать своих товарищей? – сказала Любовь Аркадьевна. – Поляков будет играть Волка, потому что это нужно для дела.

– Для дела я согласен, – сказал я.

– Ну, а в роли охотников выступят Навяжский и Гурьев.

Каждый вечер по два часа мы репетировали. И наконец состоялся спектакль. В актовом зале большую часть мест занимали ученики младших классов, на остальных местах сидели родители и родственники, учителя и незанятые в спектакле наши одноклассники.

Увертюру на рояле сыграла ученица младшего класса Ася Барон при участии Володьки Петухова (барабан).

Открылся занавес. Сцена изображала комнату мамы.

– Доченька, – сказала Ира, изображавшая мать в платье своей матери и в высокой (под взрослую) прическе, – пойди навести нашу бабусю. У нее скарлатина, и она одна в доме. Снеси ей пирог, который я испекла для нее.

– А где пирог? – спросила Аня (ей очень шла сшитая специально для спектакля красная шапочка).

– Действительно, где пирог? – спросила Ира.

Для спектакля Ирина мама испекла самый настоящий пирог с повидлом.

Красная Шапочка и ее мать обыскали всю сцену, но пирога не нашли.

– Без пирога играть я не буду, – оказала Аня.

И тут из-за кулис прозвучал громкий голос Штейдинга, который был у нас машинистом сцены и стоял у занавеса:

– Павлушка, негодяй, съел пирог.

В зрительном зале раздался смех.

– Тогда навести бабулю, – сказала Ира, – и скажи ей, что пирог я пришлю ей завтра. Будешь идти по лесу, будь осторожна. Не попадись навстречу Волку.

– Не беспокойся, мамочка, я буду осторожна, – сказала Аня.

Штейдинг опустил занавес, и оркестр исполнил музыкальную интермедию. Атмосфера нагнеталась. Громыхал барабан, и жалобно пел рояль. Тучи сгущались.

Открылся занавес. Сцена изображала лес. Это мы привезли несколько березок и одну елку и укрепили их в ведрах. Аня шла по лесу и пела свою песенку:

Я иду к своей бабусе,

Я иду, ничуть не труся.

Страшным лесом я иду,

На свою да на беду.

Стихи написал Бродский, он у нас считался поэтом.

Аня пела, а я в волчьей маске стоял за кулисой и смотрел на Аню. Я был по-прежнему в нее влюблен и не мог отвести от нее взгляда.

– Поляков, на выход! – шептала Любовь Аркадьевна. Но я ничего не слышал.

Тогда Павка что есть силы толкнул меня в спину, и я пробкой вылетел на сцену.

– Ай! – вскрикнула Аня.

– Здравствуй, Красная Шапочка, – сказал я и забыл все свои слова. Я стоял и смотрел на Аню.

– Вы, кажется, хотели спросить, куда я иду? – сказала Аня.

– Да, – сказал я – Хотел.. Очень хотел… спросить…

– Вы хотели спросить, не иду ли я к своей бабушке?

– Да, я хотел спросить, не идете ли вы к своей бабушке, – повторил я, пытаясь вспомнить дальнейший текст, но все вылетело из головы.

– А я иду к своей бабушке, – (сказала Аня, – она очень больна, и я иду ее навестить.

Я мучительно вспоминал свою роль, но это было бесполезно. Мы стояли на сцене и молчали. И тогда Аня сказала: