Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2

Приезжая на заводы и фабрики, он метал громы и молнии:

— Хорошо живет пять процентов населения. Остальные — перебиваются с хлеба на воду. Эти пять процентов имеют отношение к нефти и драгоценностям. Россия, как и прежде, ничего не производит. Лишь торгует ресурсами. Эти пять процентов присосались к природным ресурсам…

А, оставшись со мной наедине, беспокоился:

— Мы должны пробиться в число этих пятипроцентников!

И повсюду он расточал позитивное. Способствующее сплочению нации. Наболевшее.

— Я плоть от плоти ваш, такой же, как вы, ограбленный и обобранный, — кричал он с одной трибуны.

— Я ваш до мозга костей, — возвещал он с другой — Чернобылец, ликвидатор… Инвалид…

А в узких компаниях миллионеров доверительно сообщал:

— Мне удалось сколотить неплохой капиталец. Я с вами и ваш, буду защищать интересы обеспеченной прослойки.

Случалось, на высказанных или опубликованных противоречиях его ловили. Он не смущался.

СМУЩАЮТСЯ ТОЛЬКО НЕ УВЕРЕННЫЕ В СЕБЕ НАЧИНАШКИ!

А он поднаторел, накопил опыта. Стал практически неуязвим. Раньше, бывало, говорил, если попадался на несоответствии слов и поступков:

— Пьяный был, ничего не помню, что понагородил…

(Ах, этот его удивительный вздох — в ответ на мой вопль: "Но ты же обещал!" — "Когда?" — "Вчера, позавчера, третьего дня!" — "Ничего не помню…" — И беззлобная, обезоруживающая улыбка. А помимо этой подкупающей искренностью сердечности — ничего. Никаких комментариев. Гениально просто! Ибо на такое состояние, когда ничего, и себя в том числе, не помнят, и суда нет. Разве не так?)

Сейчас он изобрел новую универсальную методу и бойко парировал все претензии:

— Это когда было? Год назад? Месяц назад? Я был тогда другим человеком.

* ГЛАВНОЕ — НАЙТИ ПРИСТОЙНУЮ, ОБТЕКАЕМУЮ, ОПТИМАЛЬНО ВСЕХ УСТРАИВАЮЩУЮ И СМАХИВАЮЩУЮ НА ИСПОВЕДЬ МОТИВАЦИЮ.

Он отбивался направо и налево:

— Что? Уезжал жить за границу? Я был тогда другим человеком…

— Что? Поощрял многоженство? Я был другим…

— Утверждал прямо обратное тому, что теперь? Но я же был другим…

Ему аплодировали.

— А что поделаешь, если живем в обществе повального вранья и тотального обмана, — говорил он. — Все врут, как на юге.

Непосвященному может показаться странным, а то и абсурдным: сегодня политик поносит того, с кем миловался вчера, а завтра братается с тем, кого накануне называл мерзавцем. Это — непонятная непрофессионалу игра по другим правилам, чем те, которыми привык руководствоваться обыватель.

— НЕ ИЩИТЕ В ПОЛИТИКЕ, ДА И ВООБЩЕ В ЖИЗНИ ЛОГИКУ, ИЩИТЕ ВЫГОДУ, — любил повторять Маркофьев.

Вывод. Политик, как и каждый человек (за исключением юродивых и блаженных) преследует прежде всего свой интерес, а уж потом думает про общее благо — если вообще думает, если на эти пустые, ничего не сулящие мысли остаются силы и время.

И еще он говорил:

— Я обрел себя… Раньше я врал бессмысленно, ибо выгоды, которые получал от вранья, были микроскопическими. Теперь я вру на государственном обеспечении. И, так сказать, за государственный счет. То есть моя безответственная болтовня и ложь обеспечиваются золотым запасом нашей родины. А выгоды, которые я от обмана получаю, измеряются неисчислимыми благами. Я никогда не мог поверить, что ложь столь щедро оплачивается из бюджета! Политика — мое призвание! — все воодушевленнее повторял он.

Ночью в дверь позвонили. С бешено колотящимся сердцем я пошел открывать. И обнаружил на лестничной площадке Маркофьева. Он ввалился в грязных ботинках и перепачканном плаще — будто полз к моему дому по-пластунски.

— Лаура, Лаурочка, — всхлипывал он.

На него страшно было смотреть.

— Что случилось? — Я взял его за плечи.

Он прятал заплаканное лицо. И повторял, икая:

— Лаура… Лаурочка… Она была такая… Ты помнишь ее?

— Она в больнице? Дома?

Он кивнул.

— Еще кто-нибудь в квартире есть?

Он замотал головой.

Плохо попадая в рукава и носки, я наспех оделся. Мы вышли на улицу. В такси он продолжал хлюпать носом.

— Лаура, Лаурочка…

Перед дверью его квартиры я собрал волю в кулак. Он с трудом-таки вставил ключ в замочную скважину.

В прихожей, подозрительно на нас глядя, стояла Лаура.

— Чтоб тебе! — сказал я.

— Лаура! Лаурочка! Как я рад, что ты снова со мной! — запричитал он и полез к ней обниматься.

Она медленно стянула с ноги тяжелое, на деревянной подметке сабо и звезданула каблуком ему по лбу.

Он отпрянул, схватился за голову и присел, а потом неподвижно растянулся на коврике.

— Ты убила его, — сказал я и склонился над беднягой.

Веки его дрогнули, глаза открылись.

— За что? — спросил он.

Он говорил:

1. Часть мужчин женится на домработницах — чтобы те обстирывали, готовили еду, убирали квартиру.

Но зачем это нужно, если можно вызвать домработницу?

2. Честь женится на постельных прелестях. Чтоб ублаготворяли в койке.

Но зачем это нужно, если есть продажные девки?

3. И лишь малый процент выбирает настоящих подруг.

— Я — из этой категории, — повторял Маркофьев.

Следующим его шагом был визит в Думу на Охотном ряду. В поместительном зале заседаний мы никого не обнаружили, хотя на электронном табло мелькали цифры проходившего в тот момент голосования. Зато в крохотном кафе при гостинице "Националь", находившемся в двух шагах от официальной депутатской заводи — по другую сторону улицы Горького — нашли всех нужных нам народных избранников.

— Деньги делаются и делятся тут, — сказал Маркофьев. — Поэтому кафе неофициально называется "Золотые ворота". Все сколько-нибудь значимые люди сидят тут и трут, трут, делят барыши…

Мы заказали виски со льдом и наблюдали окружающих.

— В общем-то депутатов обработать несложно, — говорил Маркофьев. — У них убогие представления о роскоши и богатстве. Вот, этот, — он показал на прошелестевшего мимо низкорослого шустрика, все черты лица которого будто сползли к носу, сосредоточились на крохотном пространстве, оставив остальное поле свободным, — носит галстуки из натуральных золотых нитей. Ему это кажется подобающим его уровню… А эта… — он ткнул в дородную даму, — по старинке хранит верность бисеру, люрексу, да еще усугубляет пошлый блеск огромными брошами, неважно — бриллиантовыми или бижутерийными… Гораздо труднее будет с другими субчиками, — он кивнул на скромного по виду клерка без золотых перстней, но с часами огромными, как консервная банка. — Знаешь его кличку? "Мишка-два процента". Этот тихушник, с каждой заключенной сделки берет два процента.