Анатолий Шендерович - Диалог в ходе эксперимента

— Не понимаю, ты о чём?

— Я о том, чем закончился век Просвещения. Гильотиной. Это такой серповидный нож, который под действием силы тяжести падает сверху и отсекает голову. Законы Ньютона пригодились и здесь.

— Наука не виновата. Это ты зря.

— Удобная точка зрения. Век Просвещения подготовил великую социальную революцию, во время которой королевские головы отсекались при помощи замечательного изобретения человеческого гения. Правда, после королевских в корзины гильотины полетели головы их ниспровергателей…

— А их кто казнил?

— Друг друга, по очереди. Дело в том,

что у всех были разные точки зрения на будущее устройство страны.

— Это называется плюрализм…

— Ты не путаешь? Это больше напоминает каннибализм…

— Ты не прав… Просто забываешь о логике развития развития. Какие-нибудь выводы они сделали?

— А как же? Появилась даже максима: революции готовят гении, делают романтики, а пользуются плодами — негодяи.

— Всё-таки век Просвещения прошёл не зря.

— Не зря! Сапиенсы поумнели и стали копить денежки. Пришёл век буржуазии — с колониальными войнами и новыми революциями.

— Ну хорошо, хорошо. Но ведь наука вряд ли стояла на месте?

— Не стояла. Всё время они чего-нибудь изобретали и открывали. Самые поворотливые промышленники хватали изобретения, как горячие пирожки, — и в деньги, в деньги.

— Какие они у тебя все меркантильные…

— У меня?! Это твой эксперимент, или я что-нибудь путаю? Правда, тут один августинский монах, Грегор Мендель…

— О монахах — потом. Меня сейчас интересует не религия, а наука. Чистая наука!

— Чище не бывает. Этот монах производил эксперименты по изучению механизма наследственности… Что ты вскочил?

— Вот! Я этого ждал! Познание природы и тайны возникновения жизни! Ещё немного…

— Да, прямо завтра же! Потерпи, до того, как люди доберутся до тайны возникновения жизни, ещё очень далеко. Пока есть только блюдечко с горохом, на примере которого Мендель сформулировал законы изменчивости и наследования признаков…

— Замечательно!

— Радоваться рано. Только немногие поняли, что стоит за его открытиями.

— Понимаю. Но уверен — его ждёт мировая слава.

— Может быть. Но прежде, чем она приходит, каждого Менделя ждёт свой Савонарола.

— Оставь! Средневековье человечество, слава богу, проскочило…

— Ты думаешь?

— Но ты сам рассказал, какие там произошли перемены.

— Перемены в технологии. Но сапиенсы ничуть не изменились. Они изобрели паровоз, радио и электрическую лампочку. Носят не шкуры, а фраки и роскошные платья. Но они остались теми же приматами. Любовь и голод по-прежнему правят миром. Плюс невежество.

— Ну, это всё-таки не инстинкт.

— Но почище инстинкта. Это «разум» тех, кто завидует разуму и ненавидит его… Могу добавить жадность, упрямство, амбиции, властолюбие…

— Да-а… Каких-то монстров мы с тобой вырастили.

— Предлагаешь мне разделить ответственность?

— Да нет… Я думаю, неужели на Земле не найдётся человека, который бы отыскал выход из этой ситуации?..

— Предложений много. И все — утопии. Самое кардинальное сделал Карл Маркс. Такой же утопист, как и ты. Только что не лысый, а с огромной шевелюрой.

— Оставим волосы в покое.

— Да дело не в них, а в том, что не успел он придумать, как устроить на Земле царство справедливости, как все его последователи передрались. Тогда он написал о них всё, что думает, и сказал, что умывает руки.

— Это ещё Понтий Пилат сказал.

— У Пилата была бездна последователей. Но если быть точным, Маркс выразился по-другому: «Dixi et salvavi animam mеаm» — «Я сказал и спас свою душу».

— Это не одно и то же. А что же дальше?

— Дальше были революции и войны — одна страшней другой. Они унесли десятки миллионов жизней…

— Кошмар какой-то…

— Ты говорил, что вмешиваться не будешь…

— Не буду. Ещё не всё потеряно. Теперь, после всех этих революций и войн, установится мир и сапиенсы…

— … наконец-то изобретут такие вещи и откроют такие тайны природы, после которых без особых усилий смогут уничтожить собственную цивилизацию.

— Бог с тобой, что за чушь ты несёшь?!

— Я даже придумал формулу: саморазвитие приводит к самоуничтожению.

— Бред какой-то…

— Нет, это просто наблюдение над поведением людей. Они всё могут, кроме одного: договориться между собой.

— Ну почему? Они всё-таки принадлежат к виду Homo sapiens.

— К виду Homo sapiens принадлежит каждый отдельный представитель вида. Но все вместе, как популяция, они образуют совсем другой вид: Homo imprudens — Человек недальновидный.

— Сам придумал?

— Увы. Как говорится, результат ума холодных наблюдений и сердца горестных замет…

— И всё-таки они должны найти выход!

— Я им передам. Так и скажу: сапиенсы, кончайте спорить между собой, вам предписано сесть за стол переговоров…

— Хорошо бы… Сесть за стол…

— Только вот как они сумеют сесть за общий стол — несколько миллиардов?

— Не знаю, не знаю. Новые средства коммуникации… Знаешь что, отправляйся-ка ты на Землю, может быть, ещё всё повернётся по-другому… Ты, наверно, сгущаешь краски …

— Обожаю оптимистов.

— Оптимизм необходим…

— … тем, кто что-то делает. А тем, кто только наблюдает и ни во что не вмешивается…

— Ну, это было условием эксперимента.

— Хорошо. Я отправляюсь.

— С богом!

— С возвращением! Рассказывай.

— Как предпочитаешь: сначала хорошие вести, потом дурные или наоборот?

— Сначала хорошие.

— Изволь: нескольким учёным присудили Нобелевскую премию за создание условий, при которых органические молекулы могли бы самоорганизовываться в структуры, которые будут воспроизводить самих себя.

— Вот! Вот об этом я и думал, когда начинал эксперимент! Блестящий результат! Это вершина человеческого разума!.. А… дурные вести… Они о чём?.

— Как тебе сказать?.. Лауреаты никак не могут добраться до Нобелевского плато.

— Какое ещё Нобелевское плато?

— На котором теперь заседает Нобелевский комитет. Несколько сотен квадратных километров суши — всё, что осталось от Скандинавии.

— Ничего не понимаю! О чём ты говоришь?

— Так, пустяки… Техногенная катастрофа — сапиенсы изменили на Земле климат, и все льды Мирового океана и все ледники растаяли…

— Ты шутишь! Как это можно сделать?!

— Оказалось — можно. Правда, они трудились почти двести лет, со времени промышленной революции, когда сапиенсы однажды поняли, что жизнь стала лучше, жить стало веселее. Не для всех, конечно. Выяснилось, что при достаточном количестве энергии можно понаделать столько замечательных вещей…

— Погоди, но они что, не понимали…

— Ну, так получилось. Они этого не хотели. Они хотели как лучше…