Евгений Козловский - Гувернантка

— Да как ты посмел?! Как посмел оскорблять честных, порядочных людей?! А ну поставь на место! Не пачкай своими… — Кузьма Егорович аж зашелся в праведном гневе.

— У папочки руки чистые! — вступилась Машенька. — Я сама видела — он недавно мыл. С мылом…

Никита состроил гримасу восхищения:

— Ну, отец!

Нагруженная тяжелыми сумками, видно — из магазина или с рынка, Жюли вошла в квартиру и услышала в комнате гром, треск, звон.

Тихонько приоткрыв дверь, увидела, как Кузьма Егорович крушит ржавым молотком уже, пожалуй, восьмого ленина посреди осколков семи предыдущих, как со вниманием старателя осматривает осколки, как принимается за девятого. Жюли наблюдала молча, в некотором ужасе.

На десятом Кузьма Егорович заметил Жюли и пояснил смущенно:

— Чистый, бля, гипс!..

Подземный переход выплюнул очередную порцию толпы.

Кузьма Егорович огляделся. Отметил Памятник. Отметил Здание. Достал взором, кажется, и до Старой площади. И — ринулся в следующую толпу, ту, что вечно копилась у Детского Мира.

— Какой вы упрямый, Кузьма! — пыталась поспеть за сожителем бедняжка Жюли. — У меня осталось еще франков двести. Поехали в «Березку». Я видела там вчера костюмчик прямо на Машеньку.

— Пусть на медные деньги, — ответил Кузьма Егорович, продолжая проталкиваться, — зато на советские!

— Все равно, — возразила Жюли, — ничего здесь не купим.

— Купим-купим, — злобился Кузьма Егорович. — Может, мы и развалили страну. Но не до такой же степени!

Наконец, толпа вынесла их в центральный зал и заметно поредела: как по причинам гидродинамическим, так и потому, что товара, в сущности, не было.

Кузьма Егорович остановился посередине и оглядывался растерянно.

— А я тебе говорю — он! — убежденно шепнула провинциальная дама своему не менее провинциальному мужу.

Другой провинциал с двумя авоськами, под завязку набитыми рулонами туалетной бумаги, подкрался к Кузьме Егоровичу сзади и робко тронул за плечо:

— Научите, Кузьма Егорович, как жить дальше?.. Вы зря на нас обижаетесь: простой народ — он всегда был за вас!

А с третьей стороны кто-то уже тянул шариковый карандашик и командировочное удостоверение:

— Распишитесь, Кузьма Егорович! Внукам завещаю!

Жюли победно оглядывалась по сторонам, как юбилярша на торжественном вечере.

— Не сдавайся, Егорыч! — неслось из толпы, которая собралась уже вокруг нашего героя.

— Мы им еще покажем!

— Чуть что — сразу снимать! А сами народ накормить не могут!

— Тихо, друзья, тихо! — подняв сжатые кулаки и едва не сквозь слезы, говорил Кузьма Егорович…

В директорский кабинет ворвалась юная администраторша:

— Там, Вадим Васильевич, — Кропачев! Народ баламутит! Того и гляди, на Кремль пойдут! — и выскочила, сверкнув безумным глазом.

Директор — рука на сердце — за нею: в предбаннике работал десяток мониторов, и вот, к центральному и бросился.

Островок под Чебурашкою, где стояли Кузьма Егорович и Жюли, был окружен народом. Директор откинул на пульте крышку-ящичек: там оказался прозрачный стеклянный колпак. Прямо кулаком, не боясь ни крови, ни боли, саданул по нему и нажал на огромную, как грибок для штопки, красную кнопку…

И тут же вылетели из разных подъездов соседнего Здания десятка два молодых людей в штатском и трусцой двинулись к магазину…

— Микрофон! — крикнул Равиль, появившись в директорском предбаннике, и над огромным, полным народа залом разнесся многократно усиленный равилев голос: — Товарищи! В секции номер шестнадцать, на четвертом этаже, имеются в продаже колготы, производство Франция. Имеются в продаже колготы, производство Франция…

В то же мгновенье толпа стала рассасываться и буквально через десяток секунд Кузьма Егорович и Жюли снова стояли в одиночестве.

— Ну, народ! — качнул головою Кузьма Егорович.

Седовласый, расхаживая по кабинету, диктовал помощнику, который отстукивал на машинке:

— Написал? За предотвращение попытки государственного переворота. Точка…

Пожилая женщина на мгновенье оторвалась от стекла с тем, чтобы приподнять к подоконнику внучку, — и вот, указывала ей куда-то.

А это — в драном, внакидку, пальто, в тренировочных, с пузырями в области колен брюках возвращался Кузьма Егорович от помойки, помахивая пустым ведром. Задержался возле дворовой горки.

— Слаб, дед?! — крикнула Машенька и лихо, на ногах, съехала вниз.

Бабушки и нянюшки, призирающие за питомцами изнеподалека, бросали на Кузьму Егоровича тактичные взгляды.

— А вот и не слаб! — ответил Кузьма Егорович, скатился тоже и попал прямо в объятия некоего старичка.

— Между прочим, — выговаривающим тоном произнес старичок, — в ЖЭКе вчера было партсобрание. Нехорошо…

Где-то там, на проспекте, у въезда во двор, собралась кучка людей и тоже за Кузьмою Егоровичем наблюдала. Мимо прошел слесарь-водопроводчик, пьяный, в экипировке, с чемоданчиком, и, несмотря на пятидневную слесареву щетину, пристальный взгляд обнаружил бы в водопроводчике Равиля.

У входа в подъезд Кузьма Егорович нос к носу столкнулся с участковым: пожилым ментом в капитанских погонах. Мент не ответил на кивок, отвел глаза, и Кузьме Егоровичу стало тревожно. Не обращая внимания на возраст, он буквально полетел по лестнице на пятый этаж. Правда, на площадке четвертого пришлось поневоле приостановиться, борясь с задышкою, — но очень ненадолго.

Жюли плакала и укладывала вещи.

— Я не преступница, — сказала, завидя Кузьму Егоровича. — Я свободная женщина и не хочу быть ни к кому приписана…

— Прописана, — поправил Кузьма Егорович.

Жюли всхлипнула и стала надевать шубку.

— А ну прекратить! — прикрикнул Кузьма Егорович несколько по-командирски, из былой своей жизни.

— Что? — возмущенно отреагировала Жюли на тон.

— Я постараюсь уладить… — примирительно ответил Кузьма Егорович.

— Не надо мне ничего улаживать! Я не виновата ни в чем, чтобы улаживать!.. — и, подхватив чемоданы, отпихнула Кузьму Егоровича, побежала вниз.

— Дура! — заорал тот вдогонку. — Истеричка! — и, схватившись за сердце, осел по стене.

Жюли стояла на паперти вечернего «Интуриста». За отчетный период ничего возле него не переменилось ни в атмосфере, ни в публике — разве что прежнего швейцара заменил Равиль в униформе с лампасами и в сивой бороде до пояса и, впуская-выпуская людей, не забывал время от времени скашивать глаз на Жюли.

Лицо ее вдруг озарилось: она заметила в толпе Кузьму Егоровича, направляющегося к ней.

— Ты почему здесь?! — спросил он более чем недовольно. — Кого поджидаешь?! — и стыдливо спрятал за спину букетик цветов.

— Но вас же, Кузьма! — скромно потупилась Жюли.

— Неправда! — уличил Кузьма Егорович. — Ты не могла знать, что я появлюсь здесь!