Алекс Норк - Маргарита

Рыцарь сорвал с ближнего стола скатерть и обтер меч.

Кот подошел к столику профессора и сказал его визави:

— Пошел вон.

— Э, мне можно идти?

— А тянет еще посидеть?

На столе осталась забытая шляпа, которую кошак, присаживаясь, смахнул на пол.

— Билет, профессор, первого класса на берлинский поезд шестичасовой. Уж покушайте там, на Белорусском вокзале. Вещи доставят прямо в купе. Оборудование придет через несколько дней фургоном. Вот квитанция, там адрес организации.

— Мне расписаться? — растерянно спросил профессор Рождественский.

— Распишитесь, — солидно проговорил кот и подвинул кусочек пустой бумажки.

У известного драматического театра, что недалеко от Пушкинской площади, проходила акция — впускали бесплатно желающих.

Мужик плотный в кителе со знаками боевых отличий, штанами с лампасами в сапоги и с черной короткой ногайкой прохаживался у входа.

— Искусство любишь? — спрашивал он. — Проходи!

…

— И ты проходи.

— А ты, мужик, пьяный — мимо иди. Пока я не врезал.

Театр был весьма популярным, и люди охотно сворачивали в театральный подъезд, перед которым, слева и справа, висели афиши: «Маленькие комедии Б. Г. Мотова».

Главный режиссер приболел, и часть труппы отсутствовала — кто по болезни тоже, другие — на съемках, но прочих почему-то не смущали новые афишные вывески — артисты и персонал пробегали их взглядом и шли привычно, готовясь к работе.

Зал был полон, и осветителю вдруг показалось — больше себя самого.

Да ему не в зал светить, а на сцену.

Но заметил, в ложу вошел статный человек с охранником и сел, боком к сцене слегка.

Олигарх, небось, притащился.

Занавес стал подниматься, зал, ожидая, затих.

На сцене Дон Кихот стоят с Пансой.

Как положено — тот с копьем и в доспехах, этот — в полукрестьянской одежде, только многие обратили внимание — рожа у Пансы, ну, совсем уж разбойничья.

Декорации уводят в даль необъятную, только не испанскую, а вроде, нашу какую-то.

— Сколько людей в этом мире, Санчо?

— Да как посчитать, ваша милость, снуют, проворничают, забавляются на разный манер. Но я так думаю, что их… прорва.

— И куда стремит себя, Санчо, род людской?

— А никуда.

— Им и так всего хватает?

— Да ничего у них нет.

— У них нет главного, Санчо, людям не хватает подвига.

На сцену выходит серая в яблоках лошадь:

— Ух, надоело.

— Вот он, мой дорогой Ренессанс.

— Я Росинант.

Дон Кихот взгромождается с натугой в седло.

— Люди, Санчо, должны иметь пример подвига, чтобы его полюбить.

— Неужто опять, ваша милость, меня будут колошматить во всех трактирах?

— Страдания, Санчо, облагораживают душу.

— Я что-то по себе не заметил. Эх, ваша милость, — он указывает в бесконечные дали, — кабы дать лучше этим людям газ-электричество и простую медицинскую помощь, кабы дать им орудья труда…

— Да кто же им не дает?

— А те, кого они сами себе выбирают.

Лошадь: Ты бы слез, я прилягу.

— И так целыми днями лежишь на конюшне.

— Так жрать не даете, сволочи.

— И ты не поедешь на подвиг?

— Сейчас прямо помчусь.

Лошадь, не дожидаясь, опускается на передние ноги и Дон Кихот скатывается по ней, как по лесенке.

— Никто не хочет на подвиг? — он обращается к залу.

— Во, козел! — слышится одинокий, но громкий голос.

Малый занавес скрыл героев, перед ним образовалась авансцена, которая тут же расцветилась яркими огнями — получилось похожее на эстраду.

Вышел мужик в казацкой форме с нагайкой и щелкнул ей об пол.

Сразу быстренько и улыбчиво появился известный сатирик с нерусской фамилией.

— Начинай, — буркнул мужик.

— Иду я как-то по улице, — улыбаясь лицом и глазами, начал сатирик, — вижу — бабка лежит. Чего это, думаю, она лежит. Перешел на другую сторону, и замечаю: молодой человек подошел, ручку ей, бабка проворно встала… Ой, хитрые у нас ба-абки!

Публика засмеялась.

— Или другая история. Два китайца пьют в подворотне. Подхожу ближе, вижу — желтые, да, и глазки сощуренные. Догадался потом — наши мужики самопальную водку пили. Так что, если кто-то хочет в Китай без визы…

Публика развизжалась от смеха и зааплодировала.

— Или вот еще. Вхожу в публичный, так сказать, туалет. Там парень лежит — руки в наколках, на груди цепь, и весь мокрый. Спрашиваю: кто тебя так? Он мне бумажку подает, догадываюсь, что это «черная метка». А на бумажке крупными буквами: ВВП.

Некоторые в зале засмеялись «вперед», другие лишь приоткрыли рты, а мужик сказал строго:

— Ты эти шуточки брось, — и щелкнул нагайкой рядом с ногами сатирика. — Ступай!

Потом щелкнул еще два раза, и на сцену явился другой известный сатирик, уже с русской фамилией.

Он сначала бессмысленно улыбнулся, потом сделал серьезное выражение:

— Русь! Какое слово, а, Русь! А от чего оно происходит?.. От слова «русские». А слово «русские» от чего происходит?.. От слова Русь! Потому что мы вместе все, неразделимые!

Публика встретила эту белиберду громкими аплодисментами.

— Вот бревно лежит поперек дороги. Немец что сделает, вылезет из машины и начнет его убирать. Американец вообще свернет на другое шоссе. А русский переедет бревно и дальше себе…

Сатирик засмеялся первым, и его здорово поддержали.

— Ну и иди, — выговорил мужик.

Нагайка, показалось, хочет ударить теперь не по полу, сатирика ветром сдуло.

Большой занавес опустился, но нижние огни загорелись, предупреждая, что перерыва не будет.

— Все слова помнишь?

Артиста Здруева выставили срочно, как третьего дублера.

— А что там не помнить, «быть — не быть».

Он прихватил шпагу и поспешил на сцену.

Занавес пошел вверх, Здруев увидел привычную декорацию — боковая часть замка Эльсинор с башней. Сейчас призрак его позовет.

А вот и он.

Здруев, начал ступать вверх по ступенькам и на последней, как и положено, произнес:

— Куда ведешь, я дальше не пойду.

Призрак заговорил могильным голосом:

— Я Дания, лежащая во прахе, пока спала, обобрана была до нитки.

— Вот тебе раз, — вырвалось у Здруева само как-то, искренне.

— Насилие терплю со всех сторон — воруют гнусно, без стыда, без совести, — и исчезая, призрак добавил: — Отмщенья жду.

Собственно говоря, за то короткое время, пока он здесь, кое-что и сам замечал — крестьяне вчера ему встретились на конной прогулке, оборванные все с изможденными лицами. А при бате ведь жили зажиточно.

Он начал медленно спускаться вниз по ступенькам.

Полоний всегда вызывал подозрения — он и в детстве не сомневался, куда именно делись его маленькие золотые часики.

Опять же слухи ходят, что дядька казенной землей торгует, Фортинбрасу острова продает. И концессии какие-то придумал — германцы лес вовсю рубят.