Леонид Ленч - Тернистый путь

Он убегает; я сижу — жду звонка. Глупое положение! И вот наконец звонят. Я иду в прихожую, отворяю дверь и вижу на пороге… старушку в цигейковой шубе и платке и девчоночку лет четырех-пяти в белой шубенке, в белой шапочке и красных варежках. Девчоночка — очаровательная, черноглазая, с пунцовым ротиком капризного рисунка! Смотрит на меня исподлобья.

Агния Семеновна, это вы? — кричит из кухни Кузнечик.

— Мы! — отвечает старуха.

— Раздевайтесь сами, раздевайте Леночку и проходите в комнату. Мой приятель вам поможет. Я сейчас!..

Сидим втроем: старуха, Леночка и я. Молчим. На конец появляется Кузнечик. Он здоровается со старухой и подходит к Леночке, которая взирает на него совершенно равнодушно.

— Здравствуй, Леночка, здравствуй, раскрасавица моя! — Хозяин дома склоняется перед своей гостьей и целует ее в румяную щечку. Девчоночка отворачивает от него свою мордашку с недовольной, капризной гримасой.

— Тебе нравится у меня, Леночка? — спрашивает Кузнечик, присев перед девчоночкой на корточки.

Та молчит.

На помощь приходит старуха:

— Леночка, скажи дяде: «Нравится!»

— Нравится! — послушно повторяет Леночка и обводит уютную холостяцкую берлогу снисходительным взором королевы, случайно попавшей в убогую хижину дровосека.

— Хочешь лимонадику? Вкусный, сладкий! — не унимается Кузнечик.

Леночка отрицательно машет головой

— А тортику?

Кузнечик поднимается, кладет на тарелку огромный кусок торта.

Девчоночка молча отодвигает от себя тарелку.

— Она у нас не любит сладкого! — говорит старушка. — Все дети любят сладкое, а наша не любит! Ненормальная какая-то!

— А что же она любит? Леночка, что ты любишь?

— Я люблю сардинки!

— Если бы я знал, я бы купил для тебя сардинок, — растерянно лепечет Кузнечик. — Но откуда я мог знать, что ты любишь сардинки, а не конфеты? А что ты еще любишь… кроме сардинок?

— Собаков!

Кузнечик поднимает голову и, глядя на потолок, принимается жалобно лаять. Он подражает обиженным собакам и делает это очень смешно и очень похоже

Мы со старушкой смеемся, а черноглазая маленькая несмеяна с тем же обидным равнодушием смотрит на старающегося ее рассмешить дядю и молчит Наконец она изрекает:

— Тобик лучше тебя лает

Кузнечик переводит свой лай в пронзительный скулеж. Мы со старухой умираем от хохота. Леночка молчит, хмурит бровки.

Оборвав скуление, сконфуженный Кузнечик ныряет в буфет, извлекает с нижней его полки роскошного усатого и длинноухого плюшевого зайца и преподносит его Леночке. А та не берет зайца! Бабушка внушает внучке:

— Бери, бери, теперь у тебя целых три зайца будет Ничего — бог троицу любит! Скажи дяде «спасибо», и пойдем домой!

— Спасибо! — говорит Леночка и берет зайца

И тут Кузнечик не выдерживает — он опять опускается перед девчоночкой на корточки и задает ей роковой прямой вопрос:

— Леночка, ты любишь меня?

Честная Леночка отрицательно машет головкой.

— Почему же ты меня не любишь?!

Леночка загадочно молчит. Бабушка хватает ее за руку, говорит-

— Ну, спасибо вам за внимание к нам! — и уводит внучку в прихожую одевать. Кузнечик плетется за ними следом-

Он возвращается с несчастным лицом, волоча за ухо своего зайца, сразу постаревший и посеревший; даже синяя в белую крапинку «бабочка» на его белоснежной сорочке как бы опустила свои нарядные крылышки Он беспомощно пожимает плечами и говорит мне

— Зайца моего забыла взять! Ничего не понимаю! Всегда считал, что умею обращаться с детьми, и вдруг, такой афронт Что ты на это скажешь?

Что я могу ему сказать?! Что он, никогда не бывший ни отцом, ни дедом, сам лишил себя этого счастья? Я молчу, смотрю на старые фотографии на стене, и мне кажется, что на красивых женских лицах играет торжествующая, самодовольная улыбка.

Черноглазая капризуля хорошо отомстила бедному Кузнечику за них — за всех!

Молодой прозаик Владимир (фамилию его я полностью называть не стану, назову только начальную букву — Т.) решил написать современную повесть о любви. Не просто какую-то там крохотную повестушку, которая на одно мгновение мелькнет и тут же исчезнет в волнах журнального моря, а такую, которая надолго взволнует читателей, о которой заговорят и, возможно, заспорят.

— О любви, братцы, у нас пишут мало, вяло и скучно, — вдохновенно вещал друзьям молодой прозаик Владимир Т. — Хотите знать почему? Да потому, что мои коллеги, как правило, забывают, что любовь — это не только духовная общность, дружба, и так далее, это прежде всего взаимное физическое влечение, это страсть, это громкий и властный зов тела! Да, тела, братцы, тела! Мы не пуритане, о любви нужно писать не стесняясь того, о чем ты пишешь, а ярко в полный голос славить главную радость жизни.

— Обожди! — говорили осторожные друзья. — Ты что, собираешься секс протащить в нашу литературу? Ой, Володя, смотри!

— Не люблю я пошловатое словечко — «секс» И ничего я не собираюсь протаскивать. В общем, прочтете — тогда поймете!

Повесть он написал, что называется, на одном дыхании. Хотел сразу же тащить ее в журнал, где к нему относились доброжелательно, но вспомнил советы осторожных друзей и решил дать свою повесть на отзыв кое-кому из них.

Ум хорошо, два-три лучше, пять — плохо. Пусть прочтут два-три человека и скажут свое мнение.

Первым прочитал повесть Владимира Т. некто Терентий Карпович, старый редакционный травленый волк на покое, по прозвищу Тертый калач. Прозаик принял его у себя дома. Терентий Карпович выкушал малую толику коньячку, закусил лимончиком и сказал:

— Повесть твоя мне, в общем, нравится, старик, но…

— Ох уж эти мне «но»…

— Но если ты хочешь, чтобы она у тебя прошла, а вернее, проскочила, надо прежде всего убрать сцену на пляже!

— Это же одна из главных сцен в повести! Знакомство героя с героиней.

— Подходящее ты местечко для их знакомства выбрал — пляж! И потом, что ты там наплел? О ее ногах, например!..

— А Пушкин?! Что Пушкин писал о женских ножках? Помнишь?

— Мало ли что позволял себе Пушкин… в свое время! Но ты-то ведь не только о ее ногах написал, ты дальше пошел, ты и об этих… то есть об этом… о бюсте пишешь! И так далее… по вертикали!

— Я всего лишь цитирую «Песнь песней» царя Соломона, в которой он, как тебе известно, описал прелести своей возлюбленной юной Суламифи.

— Нашел кого цитировать: царя! Да еще Соломона! Очень своевременно! Я не против того, чтобы ты восторгался некоторыми деталями, но выбери что-нибудь более приличное, чем ноги и прочее, и восторгайся себе на здоровье!

— Что именно ты советуешь выбрать? — спросил прозаик ледяным голосом.

Терентий Карпович подумал и сказал: