Леонид Ленч - Тернистый путь

Девушку из отдела писем, которая регистрировала «Людмилу», тоже звали Людмилой, поэтому она тщательно и с особенным удовольствием записала на регистрационной карточке фамилию, имя, отчество и адрес автора лирического стихотворения: «Пулин Василий Иванович. Проломная, 19».

Затем стихотворение с пометкой наверху в правом углу рукописи «Самотек» было отправлено в отдел литературы и искусства и попало на стол заведующего отделом Аркаши Сарафанова.

Маленький, хилый, очкастый Аркаша, морща по скверной привычке нос и поминутно почесывая себя за ухом, взял рукопись и пробормотал стихи вполголоса: поэзию он любил оценивать на слух.

Стихотворение про Людмилу Аркаше понравилось.

— Сеня, ты можешь оторваться? — спросил он сотрудника с аккуратным пробором на лысеющей голове, который что-то писал за соседним столом.

Сотрудник с пробором издал в ответ нечленораздельный звук, нечто вроде «эммда», означавший на скупом и сжатом редакционном языке: «Обожди, сейчас, только поставлю точку». Вслед за тем он поставил точку и уже внятно произнес:

— Ну?!

— Стихи поступили! — сказал Аркаша Сарафанов. — Самотек, но, кажется, можно напечатать. Послушай!..

— Не читай! Я воспринимаю стихи только после обеда.

— После обеда Лукич уедет, а мне нужно сейчас с тобой посоветоваться. Я все не буду читать. В общем, тут лирический герой — молодой каменщик. Понимаешь? Он строит жилой дом и в то же время любит девушку Людмилу. Понимаешь? По-моему, здорово!

— Я так не могу Мне нужно глазами посмотреть. Дай рукопись!

— Обожди! Он строит дом и в то же время говорит о своей любви к Людмиле. Говорит страстно, вдохновенно, с такой, понимаешь, покоряющей строительной силой!

— Да как именно говорит-то?!

— Кирпичом говорит Открыто! На весь мир Вот, послушай!

И маленький, хилый Аркаша, выпрямив сутулую спину, прочитал вслух утробным торжественным голосом:

Он положил рукопись на стол, снял очки, привычно ссутулился и сказал своим нормальным тенорком:

— Правда, здорово?

Сотрудник с пробором сбил щелчком с сигареты пепел и процедил:

— Про любовь и, кирпичом?! Тяжеловесно как-то!

— А по-моему, в этих стихах присутствует весь дух нашего времени, весь его благородный пафос, вся его строгая этика. Ты вникни: человек строит дом. Как? Навечно! И тут же каменным языком заявляет о своей любви к Людмиле. Это, брат, тебе не письмецо в конвертике. Тут вечностью пахнет! Красиво? Красиво! Оригинально! Ново! Я за то, чтобы печатать! Пойду к редактору, порадую старика!

Сотрудник с пробором пожал плечами и снова промычал нечто вроде «эммда!», на этот раз означавшее: «Поступай как знаешь!»

Редактору Переносцеву стихи про Людмилу тоже понравились. А он любит, пользуясь любым поводом, поучать своих сотрудников. Написав на рукописи: «В набор! Сп. Переносцев», Спартак Лукич сказал:

— Вот видите, товарищ Сарафанов, как внимательно нужно относиться к так называемому самотеку. Ведь сколько раз, наверное, наши профессиональные писатели и поэты проходили, а скорей всего, проезжали, вернее, порхали на всех видах транспорта мимо этого жилого дома, и никому из них даже в голову не приходило, что они проходят, вернее, проскакивают или, точнее, пропархивают мимо великолепной, я бы сказал — философской, темы. А Нулин…

— Пулин, Спартак Лукич!

— А безвестный Пулин понял всю, так сказать, глубину. И, так сказать, отлил пулю. О чем этот факт говорит, товарищ Сарафанов?

Не дав Аркаше даже рта раскрыть, Спартак Лукич сам ответил на свой вопрос:

— Этот факт, товарищ Сарафанов, говорит о том, что новое, передовое можно встретить на каждом шагу, нужно только внимательно глядеть по сторонам.

Спартак Лукич был абсолютно прав, и Аркаше Сарафанову осталось лишь кивнуть головой в знак своего полного согласия с этими мудрыми мыслями и пообещать редактору в дальнейшем смотреть по сторонам, что называется, «в оба»!

Стихотворение «Люблю Людмилу!» было напечатано в воскресном номере газеты города Эн.

А в среду в комнату отдела литературы и искусства вошли в сопровождении Людмилы из отдела писем две девушки в платьицах из полосатого штапеля и в одинаковых босоножках, только на одной босоножки были голубые, а на другой — белые.

Людмила из отдела писем подвела посетительниц к столу Аркаши Сарафанова, сказала- «К вам!»— странно улыбнулась и ушла.

— Мы с жилстройки! — сказала девушка в голубых босоножках — рыжеватая, с бойким вздернутым носиком и с ямочками на щеках. — Мы — штукатуры Я — Люся!

Она протянула журналисту руку лопаточкой. Последовало рукопожатие.

— Мила! — сказала девушка в белых босоножках — брюнетка с чуть раскосыми графитно-черными глазами — и тоже протянула руку лопаточкой.

— Садитесь, девушки! — бодро сказал Аркаша Сарафанов. — Садитесь и выкладывайте, что у вас стряслось!

Девушки переглянулись, и рыжеватая Люся с ямочками на щеках бойко начала:

— В вашей газете стихи были напечатаны «Люблю Людмилу!». За подписью В. Пулина. Он у нас на стройке работает, мы его знаем, этого В. Пулина, и просим напечатать на его стих наше опровержение!

Криво улыбаясь, Аркаша Сарафанов прервал бойкую Люсю:

— Стихи, девушка, — это… стихи, литература. Как можно опровергать стихи?

— А вы стихи не опровергайте! Вы просто дайте заметку, что факт про Людмилу не подтвердился!

Предчувствуя недоброе, Аркаша потребовал детальных объяснений.

— Тут и объяснять нечего! — сказала Люся с ямочками на щеках. — Меня зовут Людмилой, и ее, — она показала на свою черноглазую подружку, — тоже зовут Людмилой. Только она Мила, а я Люся. А В. Пулин, допустим, в это воскресенье идет гулять со мной, клянется, что любит, говорит: «Прочти, что выложено на пятом этаже, это исключительно для тебя». Одним словом, давит на мою психику!

— А в следующее, допустим, воскресенье, — подхватила черноглазая Мила, — В. Пулин идет гулять со мной. И тоже клянется, что любит! И тоже давит этими кирпичами на мою психику. А потом до такого докатился нахальства, что напечатал в вашей, газете стих про свое некрасивое поведение!

Аркаша Сарафанов стал ерзать на стуле, потом вытащил из кармана платок и вытер вспотевший лоб.

А обе Людмилы продолжали наступление.

— У нас на завтра назначено собрание. Мы будем разбирать моральный облик В. Пулина, приходите послушать!

— Мы ему еще и за хулиганство влепим. Какое он имеет право дом расписывать… по личному вопросу. В этом доме не одни только Людмилы будут жить!

— Мы узнали: он и на других стройках такими делами занимался. В Соловьином проезде в одном доме на четвертом этаже выложено «Люблю Клаву», а на шестом «Люблю Веру». Его работа!