Леонид Ленч - Тернистый путь

— Идемте, ну ее к черту, — вдруг сказал мужчина в шляпе. — Что-то не нравится мне эта собака. Не хочу рисковать брюками.

— Даром только булку на нее загубили, — сердито согласился с ним мужчина в кепке. — Тоже мне цаца сидит, подумаешь!

Они ушли. Собака снова вскочила на скамейку и уселась в той же позе терпеливого ожидания. Мимо нее сновали люди, раздавались свистки паровозов, вдали по рельсам, мерно лязгая железом о железо, катились вагоны маневрирующих составов, но собака, казалось, не обращала никакого внимания на это движение и шум. Она ждала хозяина.

Наконец он явился. Это был молодой пограничник, остроносый, с карими мягкими, очень внимательными глазами.

— Заждался, Индус? — сказал он, потрепав собаку по лохматой голове. — Скоро поедем. Что с тобой? Чего ты волнуешься?

Индус соскочил со скамейки и, так же быстро работая передними лапами, стал отрывать свои запасы. Пограничник нахмурился.

— Что там у тебя? Давай сюда.

Индус отрыл булку, осторожно взял ее в зубы и подал хозяину Затем отрыл конфетку, отдал и ее. Вслед за этим он сел на землю и преданно улыбнулся хозяину. Улыбка его говорила:

«Вот видишь, как я знаю службу. Меня надо похвалить».

— Молодец, Индус! — сказал пограничник и, обратившись к пассажирам, сидевшим на соседней скамейке, прибавил — Граждане, кто давал собаке булку и конфетку?

На скамейке не ответили. Потом какая-то женщина в платке сказала:

— Давеча какие-то два стояли тут и любовались вашей собачкой.

— Придется их поискать. Индус, ищи

— Пожалуй, что не найдет их теперь. Давно это было.

— Найдем, — сказал пограничник, улыбаясь. — Не таких находили.

Опустив голову к земле, Индус уверенно побежал вперед по платформе. Хозяин шел сзади.

А через десять минут Индус уже привел хозяина в зал первого класса, где за столиком сидели и мирно пили пиво проверявшие его собачью честь незнакомцы.

Заметив пограничника и собаку, деловито направлявшихся прямо к ним, мужчина в кепке поперхнулся пивом, а его спутник нервно заерзал на стуле.

— Получите вашу булочку и конфетку, — сухо сказал пограничник и положил на стол приятелям запачканную землей булку и почерневший леденец.

Наступило неприятное молчание.

— Это мы угостить хотели… вашу собачку, — заискивающе залепетал мужчина в шляпе — Видим, сидит собачка одна, скучает… Мы не знали, что это такая собака. Мы думали, что это обыкновенная штатская собака.

— Эта штатская собака, граждане, задержала сто нарушителей границы.

— Ну?! То-то я смотрю, что у них на морде, извиняюсь, на лице выражение такое интеллигентное.

— Зачем вы давали ей булку и конфету, гражданин?

— Это самое… хотели с ними познакомиться

— Теперь познакомились? Довольны?

— Оч-чень, оч-чень рады, — сказал мужчина в кепке, встал и даже шаркнул ногой, почтительно глядя на равнодушного Индуса.

— Пошли, — сказал хозяин, убедившись, что знакомые Индуса не представляют для него никакого интереса, и взял собаку на поводок.

Они вышли вместе, человек и собака — два друга.

Когда Паромовы съели холодную курицу, ехать стало скучно. А тут еще пошел дождь, и холодные капельные улитки медленно поползли по стеклам вагонного окна.

— Кто куда, а я на боковую, — потянувшись, сказал Паромов. — Сюся, иди зови проводника, пусть приготовит постели.

Сюся, наследный принц династии Паромовых, сопя слез с дивана и, гордый ответственным поручением, убежал. Вскоре он вернулся в сопровождении черноусого бравого проводника с веселыми карими украинскими глазами.

Проводник быстро и ловко постелил все четыре постели, получил деньги, выписал квитанцию, сказал: «Спокойной ночи, граждане» — и вышел.

— Какое интеллигентное лицо у этого проводника, — сказала Елена Петровна, жена Паромова.

— Очень приятное лицо, — откликнулась старушка Мария Герасимовна, ее мать.

— А главное, он страшно на кого-то похож, — заключил Паромов, — на известного какого-то человека… Вот память — не могу вспомнить — на кого!

Помолчали.

— На известного какого-то человека, — пробормотал Паромов, — не то на полководца знаменитого, не то на писателя. Вертится в голове, а вспомнить не могу… Сюся, ну-ка скажи, каких ты знаешь знаменитых полководцев с усами?

— С усами, папа? Буденный.

— Нет, из старых. Из истории.

— Из истории? Чапаев.

— Вот заладил. Из той истории, из древней, с царями которая.

— С царями я не помню, — растерянно сказал Сюся. — Александр Македонский не подойдет, папа? Его даже Чапаев хвалил. Очень знаменитый полководец и как раз древний.

— Александр Македонский без усов. Они все тогда бритыми ходили. Давай следующего.

— Наполеон Буонапарте, знаменитый полководец, — сказала старушка Мария Герасимовна.

— Наполеон, Мария Герасимовна, как родился без усов, так и помер без усов.

— Разве? Пардон, забыла. Тогда Кутузов.

— Вы что, смеетесь надо мной, Мария Герасимовна? Кутузов никогда не носил усов. Усатых давайте, усатых!.. Вот черт, ну прямо так и вертится в голове.

— Петя, ложись спать, утром вспомнишь, — примирительно предложила Елена Петровна.

— Пока не вспомню, все равно не усну. Ты же меня знаешь, Лелечка. Лучше помогай мне вспоминать. Скобелев? Нет, не Скобелев. Жоффр? Нет, не Жоффр. Бетховен? Тьфу, это композитор, а не полководец!.. Пойду еще раз на него посмотрю — может, тогда вспомню

Когда Паромов вернулся в купе, женщины и Сюся уже лежали и делали вид, что сладко-сладко спят. Паромов присел на край диванчика и попытался прогнать мысль о проводнике, похожем на знаменитого полководца. Но не тут-то было! Мысль жужжала и кружилась в паромовской голове, назойливая, как слепень в конюшне

— Леля, ты спишь? — тихо сказал Паромов жене. — Мне кажется, что он, скорее, на знаменитого писателя похож. Ради бога, напомни мне, какие есть усатые писатели.

— Дайте людям покой, Петр Васильевич, — вдруг сердито сказала старушка Мария Герасимовна. — Жорж Занд, кажется, с усами.

— С вашего разрешения, Жорж Занд — дама, и притом безусая. Спите лучше, Мария Герасимовна, чем глупости говорить.

Старушка Мария Герасимовна обиделась и повернулась к стенке.

— Степан Степанович — писатель с усами, — неопределенно улыбаясь, сказала жена Паромова.

— Вечно ты со своим Степан Степановичем! У проводника лицо во сто раз умнее и выразительнее, чем у твоего Степана Степановича. Ты мне лучше из классиков давай. Из классиков многие усатые.

— Классики не усатые, а бородатые, — наставительно сказала старушка Мария Герасимовна. — Например, Лев Толстой — уж такой классик, что дальше некуда. И с бородой!

— Но у него-то бороды нет!

— У кого у него?

— У проводника!