Дмитрий Быков - Статьи из газеты «Труд»

«Евровидение», принять которое мы считали для себя великой честью, обойдется России примерно в 24 миллиона евро. Это не бог весть что, но много, особенно если учесть, что эти деньги вряд ли отобьются, что в пресс-центре впервые в истории конкурса работает бесплатная связь со всем миром, что проекционные экраны для «Олимпийского», по свидетельству Константина Эрнста, свезены со всей Европы: Про усиленную охрану уж не говорю: на уши поставлена вся московская милиция, не дай бог в городе во время музыкального праздника что случится. Мир же увидит!.. Между тем страна давно живет под знаком подготовки к сочинской Олимпиаде, и сегодня речь идет о миллиардах долларов — назывались разные цифры: 5, 8, теперь уже 12 (пекинская Олимпиада стоила около 4 миллиардов). Осталось принять чемпионат мира по футболу либо хоккею — и мы измотаем себя так, что любой внешний враг от зависти обкусает локти.

Проблема, собственно, в одном: прежде Россия как-то умудрялась изумлять мир интеллектуальной и творческой мощью, гигантскими социальными проектами и рискованными экспериментами, пресловутой духовностью, наконец. Московские кинофестивали не блистали роскошью, но на них показывалось умное некоммерческое кино, пусть по преимуществу азиатское либо левацкое. По мере дряхления и засахаривания совwетского проекта международные мероприятия, проводимые Россией, становились все дороже, витриннее и бессмысленнее. Сегодня мы ничего не можем предложить миру в отношении интеллектуальном и художественном — утечка мозгов делает свое дело, да и общий климат в стране не способствует умственному расцвету, поскольку запретительство и державность, даже в варианте soft-medved, выталкивает наверх главным образом словоблудов и лизоблюдов. Зато пресс-центр! Сцена! Секьюрити! И ведь речь идет о конкурсе европейской эстрады, по определению довольно попсовой, однако готовимся мы к нему так, словно речь идет об очередном доказательстве нашего поднятия с колен, о Бородинской битве, о куликовском противостоянии: Ладно, со спортом понятно — он традиционно политизирован и милитаризован, что тоже не ахти, но в этом есть хоть логика. Но почему мы должны выигрывать еще и на поле попсы или ее сервировки?!

Короче, способ измотать Россию имеется только один: надо срочно заставить ее принять пару-тройку международных фестивалей, олимпиад, чемпионатов, конкурсов и попросту концертных туров. Мы пожалеем денег на своих детей и стариков, но витрину обустроим такую, что куда там Америке с Китаем вместе взятым! Это наш национальный спорт, особенно в отсутствие других достижений. Вымершие города с вывезенными жителями, обезумевшие стражи порядка, шествия, хороводы, русские народные хоры, заздравные величания, чарки, вылизанные улицы, свезенные со всей страны благовидные дети с флажками, традиционные ужины на тысячу персон: после серии таких мероприятий гонка вооружений уже не нужна.

№ 84, 14 мая 2009 года

Миф о том, что кризис закончился, вполне объясним и трогателен. Больше половины населения России искренне верит в то, что ей скажут по телевизору. Скажут, что вся Америка против нас, — они верят и ненавидят Америку, скажут, что первая волна кризиса закончилась, — они радуются и хлопают в ладоши. И, в общем, это не так глупо: Россия в самом деле очень зависит от слов, которые ей скажут. Объявят кризис — она перестает ездить на машинах, начинает экономить, растить картошку на даче. Скажут, что кризис кончился, — она возвращается к прежнему образу жизни.

На самом деле, разумеется, никакого конца кризиса не видно и близко. Нам еще придется столкнуться и с безработицей, и с дефицитом бюджета, и с чудовищными процентами по кредитам. Но главную особенность российского менталитета сформулировал еще Базаров в известном романе Тургенева: назовут тебя дураком и не прибьют — ты и счастлив. В какой-то момент российское начальство приняло судьбоносное решение: о кризисе больше не говорить. И российская экономика послушалась — с этого момента все увольнения считаются случайными, а не закономерными, а подорожание — тонкой игрой правительства.

Разумеется, следующая волна кризиса накроет нас, как и предсказано, в сентябре-октябре этого года. Но мы этого, по обыкновению, не заметим. Не зря же еще в 30-е годы бытовал классический анекдот: Адам и Ева, безусловно, были русскими. Они ходили голыми, ели одно яблоко на двоих и были свято уверены в том, что живут в раю.

Российская экономика отличается от прочих тем, что зависит не от цифр, а от слов: если падение объявят подъемом, мы в это искренне поверим. Весь мир замер перед второй и окончательной волной мирового кризиса. Только Россия свято уверена, что выползла из рецессии и перешла на подъем. Чем черт не шутит, может быть, это так и есть. Сам я множество раз замечал, что моя жена и дети верят не реальным показаниям нашего благосостояния, а тому, что я скажу. Хорошо жить во внушаемой стране, где даже растущая безработица выглядит приступом всеобщего оздоровления. Наша экономическая программа выражается тремя словами: нарисуем — будем жить. И если Россия полагает, что кризис кончился, это реальнее всех экономических показателей.

Глобальной особенностью Советского Союза была его зависимость от слов: сказали вслух, что у нас лучше, чем в Америке, — и большинство населения искренне в это верило. Сказал кто-то, что Россия живет во враждебном окружении, — и население свято уверено, что вся Европа, не говоря уже о Штатах, желает нашей погибели. Эта волшебная зависимость от того, что говорят по телевизору, была жива и во время перестройки, и в девяностые, и в нулевые. Не думаю, что с этим стоит бороться. Чтобы успокоить любую европейскую страну, ее надо накормить. Чтобы успокоить Россию, ей достаточно сказать, что она сыта. Или провести «Евровидение» стоимостью 37 миллионов. В сущности, Россия похожа на тот горшочек, которому достаточно скомандовать: милый, вари. Она верит не тому, что говорит экономика, а тому, что напишут в газете.

Внимание, Родина: ты остров стабильности в мире нищеты и беспорядка. Кто не верит, тот не наш. С новым счастьем, сограждане.

№ 89, 21 мая 2009 года

Сьюзан Бойл госпитализирована с нервным истощением. Мне, честно говоря, всегда казалось, что она слегка ку-ку: профессии никакой, семьи нет, никогда даже не целовалась, ведет себя экстравагантно, выглядит запущенно… Что касается пресловутого ангельского голоса, покорившего всех на конкурсе «Британия ищет таланты», — ну, голос. Ну, сильный. Ну, необработанный. Запела бы таким молодая красотка, допустим, провинциальная оперная певица, — никто бы бровью не повел. В случае Бойл сработал именно контраст кустистых бровей, коровистой стати, шотландской грубоватости, откровенно маргинального статуса — и теплого мощного контральто, не тронутого никакой школой. Короче, Золушка.