Дмитрий Быков - Статьи из газеты «Труд»

№ 167, 8 сентября 2010 года

Владимир Путин и Сильвио Берлускони — два политика, в чьей взаимной симпатии сомневаться не приходится — при очередной встрече обсудили проблему долголетия. Берлускони капитально вкладывается в научные разработки, которые скоро позволят человечеству доживать до 120 лет, — патронируемые им биологи работают и над этим.

Меня, правду сказать, не слишком интересует перспектива политического бессмертия Путина и Берлускони, поскольку итальянцы и россияне уже смирились, кажется, с бесконечным пребыванием этих людей наверху вне зависимости от того, как называются их должности. Увлекательнее другое: что это будет за человечество, научившееся жить до 120 лет? Очевидно, что продление жизни станет доступно лишь элите, несомненно и то, что жизнь прочего населения ухудшится и сократится за счет нового перераспределения ресурсов: жрать-то им надо будет, этим новым бессмертным?

Что касается их интеллектуальных перспектив, уже Свифт, выдумав знаменитых струдльбруггов — рожденных бессмертными, — усомнился в выигрышности этого билета. По его версии, после 90 наступает почти неизбежная деградация, а после 100 — растительное существование. Есть, правда, шанс, что у отдельных счастливцев умственные способности сохраняются и в глубокой старости, но лишь при условии изначально развитого интеллекта и регулярной умственной работы, а насколько наши элиты к ней склонны, видят все. Так что старческая мудрость им не светит, и счастливое новое человечество будет выглядеть поистине жутко: в нем будет процентов двадцать дряхлых маразматиков и процентов восемьдесят простых людей, живущих ярко, но скудно и кратко.

Хороша ли жизнь, при которой сам ты ничего толком не можешь, а все тебя при этом, мягко говоря, не любят? Достойна ли жизнь, для продления которой ты без всякого на то права пользуешься чужим ресурсом? Приятно ли бесконечно дотлевать, вертясь в кругу повторений, испытав все и панически боясь перейти на следующий виток, на котором, как знать, нас ждут радости более высокого порядка? Хорошо ли, наконец, покупать физическое бессмертие, заранее отказываясь от посмертной славы — ибо можно себе представить, какую память оставят по себе эти 120-летние властители и богачи, давно не могущие связать двух слов?

Перспектива, короче, такова, что всякий приличный землянин отвернется от нее с ужасом: жить и вечно бояться умереть, простите, так же нелепо, как совокупляться и панически бояться кончить. Однако существует особая порода людей, которые как раз неспособны вовремя уйти: сама мысль о том, чтобы в какой-то миг оставить мир или хотя бы власть, для них невыносима. Их сознание не вмещает такой возможности. Они в принципе не способны оценить красоту своевременного ухода, законченной биографии, свершившейся политической карьеры: они верят только в то, что им, коль уж они пришли, надо быть всегда. И потому они обречены на худшее, что может произойти с политиком или обывателем: они рискуют пережить свое время и не заметить этого.

Хочу ли я такого бессмертия? Не знаю. Терять жизнь в самом деле довольно страшно. Но у политиков по крайней мере есть уникальный шанс, прекрасная репетиция: уступить власть. И убедиться, что мир без нас не так уж плох, да и нам без него, возможно, еще светит кое-что интересное.

№ 172, 16 сентября 2010 года

Сразу два громких скандала вокруг ТЭФИ — отказ Олега Дормана получать награду за «Подстрочник» и замалчивание имени Мананы Асламазян, награжденной премией «За личный вклад», — знаменуют новый этап в развитии общества. Ни больше ни меньше. Опыт показывает, что в начале общественных перемен телевизионщики просыпаются не первыми, а третьими.

Раньше всех реагируют сейсмически чуткие кинематографисты. В конце 50-х эти реформы оказались успешны и дали нам 30 лет расцвета, в конце 80-х погубили прокат и едва не развалили Союз, но факт остается фактом: первым просыпается кино. И только потом позволяет себе очухаться телевидение — власть ведь понимает, какая это сила, и потому прессует его жестко.

Напомню, что сначала символом перестройки стал Пятый съезд Союза кинематографистов, потом афиша «Говори!» в Театре Ермоловой и уж только потом перестроечное телевидение («Взгляд» выходил с октября 1987 года). Так вот, сегодня кинематографисты уже проснулись, сперва попытавшись прервать михалковский период в большом Союзе, а когда эта попытка была с нарушением всех моральных и материальных законов удушена, киносообщество разделилось и создало альтернативный союз, куда постепенно перетекают все наиболее одаренные люди.

И это, кстати, модель развития страны — та, оптимальная, к которой я так призываю присмотреться. Не надо бороться с властью — это опасно для страны в целом, она может попросту развалиться в результате очередной революции. Надо уйти из-под этой власти, попытавшись выстроить ей альтернативу. Уверен, что новая «перестройка» будет развиваться именно по этому сценарию. Полагаю, что теперь пришло время такого же разделения для академии ТЭФИ, ибо в одном профессиональном сообществе, как и в одной стране, мы уже не уживаемся. Слишком явный конформизм теленачальников и слишком явная их установка на оболванивание зрителя исключают всякую возможность диалога. Никакая смена власти не даст того, что даст размежевание. Нельзя спасти страну (телеакадемию, киносоюз), но можно спасти душу.

Отдельно следовало бы высказаться о случае с Михаилом Швыдким. Этот человек вызывает у меня горячую симпатию — и как экс-министр, и как теледеятель, и как театровед. Я уверен, что вина Швыдкого перед Асламазян преувеличивается, что он ничего не собирался замалчивать и в самом деле планировал отдельное награждение опальной журналистки на ТЭФИ-«Регионы».

И на демарш Дормана он отреагировал без грубостей, достойно. Но он не может не понимать, что смена стилистики и решительные действия потребуются от него все равно. Потому что ютиться в одном флаконе с этой властью больше нельзя, и это чувствует все большее количество профессионалов. Кончилась эпоха, когда высшей доблестью было выговориться в рамках возможного. Настала иная стилистика — уже не ироническая, а протестная. Десятые — во всех отношениях ненулевые.

Хорошо бы Швыдкой как председатель ТЭФИ не просто почувствовал это, но и оказался в нужное время на нужной стороне: его голос для многих важен, и крах его репутации будет не только его личной проблемой.

Время переменилось, господа. Слава богу, что на смену эпохе двоемыслия и понимающего пересмеивания пришла эпоха размежевания, а не самоцельной борьбы.

№ 182, 30 сентября 2010 года