Эдуард Дворкин - Кривые деревья

Любовь Яковлевна давно записывала то, что говорила другая Стечкина, и это было несомненной победой последней.

— Я вовсе не собиралась бросать сюжета, — капитулируя, оправдывалась Любовь Яковлевна. — Мне показалось, что карлик обер-прокурор как раз необходим для его развития.

Другая Стечкина пожала плечом.

— Посмотрим, как ты из этого выберешься… Не слишком ли много обязательств?! Криминальное чтение, мемуар о Тургеневе, какая-то смутная эротика!.. Читатель, кстати, заждался прописанной в деталях постельной сцены… думает ли твоя Любовь Яковлевна ответить делом на страстное предложение Ивана Сергеевича?

Обе женщины одновременно закурили и пустили в высокий потолок по синеватой струйке.

— Вопрос не из легких… вокруг столько блестящих молодых кавалеров!

Лицо Любови Яковлевны разительно переменилось — исказившая его невероятная гримаса, с раздувшимися ноздрями, осклабленным ртом, скверно горящими глазами и сломавшимися полосками бровей — была тем общим выражением, которое роднит всех без исключения женщин, равно графинь и кухарок, когда, не видимые постороннему глазу и искушаемые бесом, более не контролируя себя, они высказываются по вопросу отношения полов.

— Не стоит сбрасывать со счетов и изощренных карликов-лизунов! — с таким же лицом подыграла Любови Яковлевне другая Стечкина.

— Отдаться Ивану Сергеевичу, конечно, можно, но только с испуга! — цинически захохотали обе.

Надежно закрытая дверь кабинета-спальни позволила продолжить обмен репликами еще более рискованными, а потому в окончательной редакции романа писательницею опущенными.

Натешившись всласть, похлопав себя по ляжкам и даже повалявшись на ковре, молодые женщины посчитали разминку оконченной. Невероятная гримаса была убрана с лиц. Расположившись перед зеркалом, подруги последовательно расслабили ноздри, сомкнули губы, притушили избыточный блеск глаз и восстановили линию бровей. Возвратив свое обычное выражение и тщательно выверив каждую деталь, молодые женщины закрепили его дорогой косметикой.

С непроницаемым лицом Любовь Яковлевна спустилась к вечернему чаю.

Игорь Игоревич, уже откушавший, рассматривая на ходу большой развернутый чертеж, попался ей навстречу и, бесцветнейше осведомившись о здоровье, накрепко заперся в уборной.

Короткий резкий звук, донесшийся оттуда, заставил Любовь Яковлевну вздрогнуть и пересмотреть сложившиеся творческие приемы.

Некоторое время Любовь Яковлевна продолжала жить отошедшим событием.

Перечитывая написанное, она досадовала на жесткие законы композиции, не позволившие привести в тексте ряд, казалось бы, существенных моментов. Так, например, на балу она завязала несколько интересных знакомств, могущих быть полезными для дальнейшего действия. В обширной зале Благородного собрания среди прочих присутствовал и Тургенев, окруженный множественными своими девушками. Отличный танцор, он выше всех подкидывал мускулистые ноги в лаковых штиблетах на двойной кожаной подошве. Муж Любови Яковлевны, незаметнейший Игорь Игоревич, выиграл за картами целое состояние золотом и кредитными билетами, а сверх того натурою: часами, кольцами, табакерками, запонками и даже носильными вещами, включая сорочки и галстуки. Все это, упакованное в несколько чемоданов и увязанное в тюки, было доставлено в дом на ломовом извозчике. Резинка панталон, подвергшаяся неоднократным проверкам в дамских комнатах собрания и по приезде домой, осталась в целости, что заставляло усомниться в верности давнишнего предсказания и свидетельствовало о высоком качестве изделия… Не вошли в главу и некоторые мысли и ощущения, посетившие героиню на светском празднике, чем-то тождественные переживаниям приснопамятной Наташи Ростовой на первом ее балу, а чем-то существенно с ними разнившиеся.

Молодая писательница порывалась переписать главу, изрядно дополнив ее, однако же Муза вознамерилась продолжать, и Любови Яковлевне не осталось иного, как подчиниться.

Мельпомена или Талия, судя по всему, довольная своей подопечной, исподволь переходила на новые формы сотрудничества. Ранее диктовавшая дословно, посланница небес изменила описательной манере в пользу изобразительной. Любови Яковлевне все менее наговаривалось слов, взамен перед нею рисовались картины, статичные или динамические, перевести которые на язык изящной прозы ей предстояло самостоятельно.

По-прежнему неосознанно, в пушкинском стиле, на полях рукописи набрасывала она мужскую голову со светлыми вьющимися волосами, прямым носом и проникающими в душу глазами.

Прекрасная незнакомая голова сама собою прирастала шеей и обнаженным лепным торсом, к которому добавлялась бедренная часть в выгоревших коротких штанах. Изящно взмахивая руками, загоревший дочерна невысокий, но крайне пропорционально сложенный человек шел по золотому песку самою кромкой берега, и волны мирового океана с шипением накатывались ему на ноги. Повсюду была светлая зелень кокосовых пальм, громадные деревья стояли, сомкнувшись ветвями, в их кронах резвились павианы и макаки, пронзительно кричали разномастные огромные попугаи, необыкновенно яркое тропическое солнце заливало своим светом все вокруг. Определенно, это был остров, затерянный в неведомых далеких краях, — опасные рифы, гибельный климат, высокие горы делали его недоступным для иноземцев, и только очень отважный человек мог проникнуть на эту забытую Богом землю.

Все менее удивляясь и все более постигая открывшуюся взору картину, писательница увидела голых коричневых людей с приплюснутыми толстыми носами и широкими мясистыми губами. У всех были браслеты на руках, черепаховые серьги и бамбуковые палочки в носовых перегородках. Волосы туземцев, матово-черные от природы, у некоторых были выкрашены красною глиной, завиты в локоны и украшены перьями казуара. Вооруженные копьями и луками со стрелами, они двигались за чудесным белым человеком, но не представляли для него никакой опасности — более того, оберегали своего старшего брата и учителя от нежелательных встреч с крокодилами, змеями и людьми еще более дикими, чем они сами. Необыкновенная процессия свернула в чащу и по едва приметной тропинке вышла к селению. Между кокосовых пальм стояли хижины, их высокие крыши были устланы побелевшими пальмовыми листьями и почти касались земли. На утоптанной площадке был разведен костер, женщины в узких набедренных повязках и совсем юные девушки, вся одежда которых состояла из единственной раковины, свежевали темношерстных поросят и нарезали плоды хлебного дерева. Из хижин выползали дети и старики, многие из которых были поражены слоновой болезнью — на месте носов у несчастных болтались длинные сморщенные хоботы. В свободных и легких позах все расположились вокруг огня, предоставив почетное место под тростниковым навесом жившему среди них ЧЕЛОВЕКУ С ЛУНЫ…