Ярослав Гашек - Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая

— Утром мы отвезем вас в Писек, — проронил он как бы невзначай. — Были вы когда-нибудь в Писеке?

— В 1910 году на императорских маневрах.

На лице вахмистра заиграла торжествующая улыбка. Он чувствовал, что в своей системе допроса превзошел самого себя.

— Вы оставались там до конца маневров?

— Ясно, пан вахмистр. Я был в пехоте.

Швейк спокойно глядел на вахмистра, который вертелся от радости и не мог дольше сдерживаться, чтобы не приписать это в рапорт. Он вызвал своего помощника и приказал отвести Швейка, а сам дополнил в своем рапорте:

«План его был таков: проникнув в ряды 91-го полка, он намеревался вместе с полком отправиться на фронт и при первом удобном случае перебежать на сторону русских, ибо видел, что возвращение иным путем вследствие бдительности наших органов является невозможным. Вполне возможно, что он мог бы с успехом провести в жизнь свои намерения, так как согласно его показаниям, полученным путем перекрестного допроса, он еще в 1910 году участвовал в качестве рядового в императорских маневрах в окрестностях Писека. Из этого видно, что он обладает большими способностями в своей области. Позволю себе упомянуть, что собранный мною обвинительный материал является результатом моей методы перекрестного допроса».

В дверях появился унтер:

— Господин вахмистр! Арестованный просится в нужник.

— Примкнуть штыки! — скомандовал вахмистр. — Или нет, приведите его сюда.

— Вам нужно в уборную? — любезно спросил Швейка вахмистр. — Уж не кроется ли в этом что-нибудь бо́льшее?

— Совершенно верно. Мне нужно за «большим делом», пан вахмистр, — ответил Швейк.

— Смотрите, чтобы не было чего-нибудь бо́льшего, — многозначительно сказал вахмистр, пристегивая кобуру о револьвером. — Я пойду с вами.

— У меня хороший револьвер, — сказал он Швейку по дороге — семизарядный, безукоризненно верного боя.

Раньше чем выйти на двор, он позвал унтера и на ухо отдал распоряжение:

— Возьмите винтовку и, когда он войдет внутрь, станьте с другой стороны уборной. Как бы он нам не сделал подкопа через ретирадную яму.

Уборная представляла собой маленькую деревянную будку, стоящую уныло посреди двора неподалеку от навозной кучи. Это был нужник-ветеран, обслуживавший потребности целых поколений. В описываемый момент в нем сидел Швейк и придерживал одной рукой веревочку от двери, между тем как через заднее окошечко за ним наблюдал унтер, как бы Швейк не сделал подкопа.

Ястребиные очи жандармского вахмистра впились в дверь, и вахмистр обдумывал, в какую ногу ему стрелять, если Швейк сделает малейшую попытку побега.

Но вместо этого дверь медленно отворилась, и из уборной не вышел, а выплыл Швейк. На лице его была написана спокойная удовлетворенность. Он осведомился у вахмистра:

— Не слишком ли я там долго был? Не задержал ли я вас?

— О, нисколько, нисколько, — ответил вахмистр! и подумал: «Как они все-таки деликатны, вежливы. Знает ведь, что его ждет, но остается любезным. Вежлив до последней минуты. Мог бы разве кто из наших так держаться на его месте?»

Вахмистр остался в караульном помещении и сел рядом со Швейком на постели жандарма Рампы, который был в наряде и должен был до утра обходить окрестные села, а в данный момент был уже в Противине, в трактире «У Вороного коня» и играл с сапожниками в «марьяж», в перерывах доказывая, что Австрия должна победить.

Вахмистр закурил, дал набить трубку и Швейку, унтер подкинул в печку углей, и жандармское отделение превратилось в самый уютный уголок на свете, в теплое гнездышко. На дворе спускалась зимняя ночь.

Все молчали. Вахмистр разрабатывал в уме какую-то мысль и наконец высказал ее помощнику:

— По-моему, вешать шпионов — неправильно. Человек, который жертвует собой во имя долга, скажем, за свою родину, заслуживает смерти почетной, от пули. Как по-вашему?

— Конечно, лучше расстрелять его, а не вешать, — согласился унтер. — Послали бы, скажем, нас и сказали бы: «Вы должны выяснить, сколько у русских пулеметов». Что же, переоделись бы и пошли. И за это меня вешать как бандита?!.

Унтер так разошелся, что встал и заявил:

— Я за то, чтобы его расстрелять и похоронить с воинскими почестями!

— Тут-то и закорючка, — сказал Швейк. — Если парень не дурак, — пойди-ка его уличи. Никогда его не уличат.

— Ан, уличат! — загорячился вахмистр. — Он-то хитрый, да и они не топором шиты. Нужно иметь свою методу. Вы сами в этом убедитесь! Сами не заметите, как убедитесь, — повторил он более спокойным тоном, сопровождая свои слова приветливой улыбкой. — Сколько ни вертись — у нас этот номер не пройдет. Верно я говорю? — обратился он к унтеру. Унтер кивнул головой в знак согласия и выразил мнение, что есть некоторые, у которых дело уже давным-давно проиграно, и что они могут прикидываться вполне спокойными сколько им будет угодно, но это спокойствие никого не удивит.

— Совсем моя школа! — с гордостью провозгласил вахмистр. — Спокойствие — нуль, но деланное спокойствие — это corpus delicti [18] Юридический термин: наличие утверждающих вину обстоятельств. Прим. перев . .

И, прервав изложение своей теории, он обратился к унтеру:

— Что бы такое придумать на ужин?

— А в трактир вы нынче не пойдете, пан вахмистр?

С этим вопросом перед вахмистром встала во весь рост сложная проблема, требующая немедленного разрешения.

Что если арестованный, воспользовавшись его отсутствием, сбежит? Унтер, правда, человек надежный и осторожный, но у него уже сбежали раз двое бродяг. (Фактически дело обстояло так: унтеру не хотелось тащиться с ними до Писека по морозу, и он их отпустил в поле около Ражич, выпалив для проформы разок в воздух из винтовки).

— Пошлем бабку за ужином. А пиво она нам будет таскать в жбане, — разрешил вахмистр эту сложную проблему. — Пусть она разок пройдется — разомнет кости.

И бабка, которая им прислуживала, действительно за этот вечер основательно размяла себе кости. После ужина сообщение на линии — жандармское отделение трактир «У Кота» — не прерывалось. Бесчисленные следы больших тяжелых сапог бабки на этой линии свидетельствовали о том, что вахмистр решил вознаградить себя за свое отсутствие «У Кота».

Когда наконец бабка появилась в трактире с заявлением, что пан вахмистр приказал сердечно кланяться и просят отпустить бутылку контушовки [19] Сладкая водка. Прим. перев . , трактирщик не мог больше скрывать своего любопытства и спросил, кто там у вахмистра.

— У них-то? — ответила бабка. — Подозрительный человек какой-то. Когда я оттуда выходила, сидели оба с ним в обнимку, а пан вахмистр гладил его по голове и приговаривал: «Головушка ты моя славянская, шпиончик ты мой ненаглядный!..»