Владимир Надеин - Три карата в одни руки (сборник фельетонов)

Очень кратко, чтобы только не исказить картину, сообщу, что вино это следовало доставить из Хабаровска самовывозом, что транспорт директор добывала с привлечением всех резервов энергии и личного обаяния, что водителям грузовиков за оперативность доставки были обещаны многие льготы…

А дальше состоялся праздник торжествующего оборота. Вино продавалось во всех отделах, во всех дочерних палатках и даже в киоске «Мороженое». И если за два предыдущих дня общая выручка текла чахлым ручейком сотен, то в два последующих бурный поток тысяч перекрыл норму впятеро.

План был спасен. Надобность в лекциях на тему «Покупатель в качестве родного отца и благодетеля» отпала.

Конечно, вся эта история со счастливым концом не отрицает пользы улыбок и любви. Однако вносит важные коррективы, связанные с дефицитом. Если одна улыбка в пищеторге, распределяющем фонды на дефицит, стоит тысячи улыбок, адресованных рядовому покупателю, то зачем, посудите сами, им меня любить? Что они, считать не умеют?..

На витрине магазина уцененных товаров, что на Центральном рынке, стоит серебристый дамский сапог. Его судьба напоминает сиятельного герцога, который вначале был лишен титула, затем разжалован из генералов в унтер-офицеры, затем переведен в дневальные по конюшне, а впоследствии продан гребцом на галеры.

В самом деле, на заре своего существования пара этих сапог стоила 32 рубля. Три года спустя ее уценили до 25 рублей. Еще пять лет — и сапоги стали стоить восемь рублей. Затем пять, а сегодня — три.

Никогда это серебристое, но несчастное детище сапожной индустрии не облегало изящной женской ножки. И, к счастью, никогда не будет. Как полагают специалисты, если кто-нибудь данным изделием и прельстится, то исключительно ради застежки-«молнии». Все остальное в сапогах обречено.

Впрочем, скорбеть не о чем. Трешка — купюра незначительная. В многомиллиардном море нашего товарооборота серебристые сапоги мерцают скромной каплей.

По, как в капле, в них отражается море.

Море уценки подернуто вечным штилем покоя. Где то над ним проносятся тайфуны моды. Где-то на берегу идут жаркий дискуссии о том, что есть уценка для торговли — благо или бедствие? Откуда-то на темных глубин вдруг всплывают ошеломляющие факты. Ну, скажем, в одном магазине ваяли да и уценили 150 новых фортепьяно, которые были немедленно приобретены лицами, снискавшими особое расположение местного торгового руководства. Эти факты, сколь бы единичными они ни были, крайне нервируют министерства и управления торговли, окрашивая сам процесс уценки в подозрительные тона. На месяц-другой его сторонники немеют, опасаясь обвинений в пособничестве жуликам. Затем дискуссии снова разгораются, но медленно и неярко, как ноябрьский рассвет.

Так что же все-таки есть уценка — благо или несчастье?

На оптовых базах «Росторгодежды» неходовых и залежавшихся товаров немного. Доли процента. «Копейки», как выразился начальник этого учреждения. При более пристальном рассмотрении «копейки» оказываются 12 миллионами рублей, но не будем придираться. С позиции 22-миллиардного годового оборота какой-то десяток миллионов и впрямь с лихвою укладывается в сотые доли. Не впечатляет.

Но если бы вдруг разложить перед нами всю эту залежавшуюся кучу ширпотреба — о, тогда впечатление стало бы неизгладимым! Тем более что добрую половину ее заняли бы некогда популярные плащи из ткани типа «болонья». На сумму в пять с половиной миллионов рублей.

И это не гниль и не брак. Это отличные плащи. Бывший дефицит. Из-за особых свойств «болоньи» они и сегодня выглядят, как новенькие. Да они и есть новенькие, поскольку устарели лишь морально. Но безнадежно.

А ведь еще пять — семь лет тому назад надежда была. Правда, мода на «болонью» отцветала быстро, как лепестки акации. Но толковые руководители торгов и магазинов знали, что небольшая, ну, скажем, 20-процентная, скидка поможет резко оживить распродажу. В соответствии с установленными правилами такое предложение было отправлено в министерские верха.

Общеизвестно, что торговым организациям предоставлено право производить ежегодную уценку залежавшихся товаров в размере половины процента общего товарооборота. Известно, хотя и не столь широко, что в целом по союзному Министерству торговли эта сумма составляет примерно 800 миллионов рублей. Куда более узкий круг лиц знает, что финансовые органы с целью, так сказать, экономии урезают эту сумму каждый год наполовину. И никто не скажет точно, к каким убыткам для государства приводит забвение мудрого народного изречения: скупой платит дважды.

Согласие на уценку «болоньи» прибыло с опозданием в год и в урезанном виде. Надеялись обмануть моду? Рассчитывали на забывчивость массового покупателя, который завтра расхватает то, от чего отвернулся вчера? Уповали на чудо? Неизвестно. Известно, однако, что разрешение явно опоздало. Уценка в двадцать процентов теперь уже не могла спасти тонущие изделия. Ее нужно было увеличивать по крайней мере вдвое, о чем магазины и торги откровенно проинформировали свое руководство.

Скрипучий многоступенчатый механизм дозволения и на сей раз сработал с захватывающей дух медлительностью. Каждый месяц, каждая неделя сужали возможности продажи. Пусть не пять миллионов, но хотя бы три можно было еще выручить. Однако канцелярская черепаха упорно не желала поспевать за быстроногой модой. Бюрократизм давил коммерцию. Чем дальше, тем больше торжествовало странное правило: «Если покупательский спрос не желает слушать наших указаний, то тем хуже для спроса».

Но одежка, как и следовало ожидать, не протягивала ножки согласно полученным указаниям. В итоге все пять с половиною миллионов рублей остались висеть на складах. И удастся ли когда-нибудь получить хотя бы пятьсот тысяч — одному ГУМу ведомо.

Собирая материал для этого фельетона, я видел потрясающие вещи. Я видел на базах «пыльники», оживившие воспоминания детства, и «бобочки», о которых мечтали предшественники первых стиляг. Я видел халаты с ржавыми металлическими пуговицами и пиджаки с могучими ватными плечами — нечто среднее между фраком и телогрейкой. Волны товарооборота вышвырнули их на необитаемые островки складов. И хотя скрупулезные бухгалтеры тщательно переносят их стоимость из одной ведомости в другую на рубежах календарной отчетности, все равно стоимости нет, а есть прах и тлен.

А когда-то это были деньги. Пусть небольшие, но рубли. Вы представляете, сколько сотен раз за прошедшие десятилетия могли бы потрудиться эти рубли в обороте, сколько сотворить малых, но полезных дел?

Впрочем, полуфрак-полутелогрейка — это редкость. Складское ископаемое. Единичный, хотя и выразительный, штрих на общей картине. А складывается эта картина из множества сравнительно недавно произведенных изделий — от сапог до чистошерстяных костюмов, от электроники до пальто. И то, что не удастся продать в первые месяцы, почиет долгим покоем. Столь долгим, что юная складская мышь, поселившись где-нибудь в радиоле, успеет без нервотрепки вырастить здоровое потомство и даже стать прапрабабушкой.