Морис Слободской - Новые похождения бравого солдата Швейка. Часть первая

— Так точно, знаю, — ответил Швейк, уже успевший подняться. — Вы изволили вывалиться из окна второго этажа трактира «Золотой бык».

И он был прав. Бравый обер-лейтенант вывалился именно оттуда.

После того как господин обер-лейтенант: фон-Райнбах столь необычайным образом встал, вернее, сел на его пути, Швейку не оставалось ничего другого, как вытянуться перед старшим начальником и ждать распоряжений. Фон-Райнбах игриво подмигнул и предложил:

— Станцуем, кошечка, танго?

— Так что, дозвольте доложить, я бы с удовольствием развлекся, — невозмутимо ответил Швейк, — но как бы нам не пришлось платить штраф за нарушение правил уличного движения. А кроме того, осмелюсь доложить, я очень спешу в парашютисты. Мне дозарезу нужно завтра же подохнуть за фюрера, потому что иначе и для него и для меня могут выйти крупные неприятности.

Но фон-Райнбах уже забыл о своем легкомысленном предложении. Он всплеснул руками и воскликнул:

— Ах, простите, ради бога, дорогая! Я, кажется, ошибся дверью, мадам?

— Осмелюсь доложить, мне тоже так кажется, — подтвердил Швейк. — Между прочим, с неким Ворличеком из Коширша произошла однажды такая же роковая ошибка. Он тоже нализался, как свинья, и вместо двери шагнул в окно и угодил как раз на проходившего мимо начальника гарнизона полковника Краузе. И хотя потом на суде он уверял, что хотел только подышать свежим воздухом, его обвинили в террористическом акте и повесили. В приговоре так и было написано: «Приговаривается к повешению за предумышленную попытку убития должностного лица через посредство выбрасывания себя из окна на таковое».

Фон-Райнбах, все время слушавший Швейка с блаженной и удивительно идиотской улыбкой, реагировал на эту историю довольно неожиданно.

— Теперь, — сказал он, — я вижу, что ты меня любишь, деточка! Поедем ко мне?

И он попытался встать. Но то ли вследствие чрезмерного подпития, то ли в результате падения, левая нога его вихлялась, как собачий хвост, и Швейк вынужден был подхватить его подмышки, причем обер-лейтенант, кокетливо хихикая и слабо отбиваясь, приговаривал:

— Фи, что вы, что вы! Разве можно обниматься на улице! Вы меня компроме… компроме…

Но ему так и не удалось выговорит это трудное слово, так как Швейк, плюнувши на чины и ранги, грубо сгреб его в охапку и запихнул в предупредительно подкатившее такси. Однако обер-лейтенант немедленно сполз с сиденья и категорически отказался назвать адрес.

— Только вместе, сударыня, только вместе, — заявил он. — Садитесь и вы.

— Ты понимаешь, чорт паршивый, что я спешу? Или в твою пьяную башку это не лезет? — разозлившись, заорал Швейк. — Меня ж расстреляют!

Но фон-Райнбах, совершенно очевидно, ничего не понимал и продолжал долдонить:

— Только с вами, детка! Ну, я вас прошу! Я вам, наконец, приказываю!

— Вот это другое дело, — облегченно сказал Швейк, залезая в машину. — Приказ старшего начальника я обязан выполнять. Газуй! — скомандовал он шоферу. — Я из него выдавлю адрес.

И действительно, в конце концов Швейк вместе с фон-Райнбахом добрался до роскошного номера в лучшей пражской гостинице. Там после сложных дипломатических ходов, во время которых Швейку пришлось прикидываться женщиной, ему удалось добиться следующих реальных результатов: во-первых, обер-лейтенант фон-Райнбах взял его к себе в ординарцы и сообщил об этом в распределительный пункт и, во вторых, после третьей бутылки коньяку господин фон-Райнбах все-таки лег спать. Швейк прикорнул в кресле.

Теперь нужно сказать несколько слов о господине фон-Райнбахе, так как ведь не каждый день из окон вываливаются обер-лейтенанты германской армии.

До войны это был незаметный штабной адъютант, лишенный возможности выдвинуться по причине скудного ума и крайней прыщеватости. Эта же причина была непреодолимой помехой для удовлетворения основной страсти фон-Райнбаха. Дело в том, что обер-лейтенант в душе был заядлый дон-жуан, или, проще говоря, бабник. Но, повторяем, лишь в душе, так как ни одна женщина не хотела на него смотреть. Единственной утехой его была лучшая в Берлине коллекция порнографических открыток. Зато война открыла ему широкие перспективы. От фотографий он перешел к практике. Пропутешествовав с германской армией по Дании, Норвегии, Франции, Бельгии, Чехословакии, Греции и опять попав в Чехословакию, господин фон-Райнбах добивался силой того, к чему стремился всю жизнь.

Правда, в Париже девочка-гимназистка откусила ему мизинец, а прекрасная гречанка из Афин попала к нему в объятия, предварительно переколошматив о него всю посуду. Но ведь за любовь надо платить. Он говорил только о женщинах, думал только о женщинах и воевал только для того, чтобы дорвался до женщин. На этой почве он и был выброшен из окна трактира «Золотой бык».

Изрядно налакавшись, он забрел в отдельный кабинет и стал приставать к даме, сидевшей в обществе какого-то старика. Только когда старик встали вытащил из-за воротника салфетку, а лакеи уже несли фон-Райнбаха к окну, выяснилось, что обер-лейтенант напоролся на самого генерала фон-Альтдорфера, мирно ужинавшего с супругой.

Можно себе представить состояние господина фон-Райнбаха, когда наутро он восстановил в памяти вчерашнее происшествие.

— Боже мой, что я наделал! — причитал обер-лейтенант. — Хватать жену самого господина генерала! Боже, что со мной будет! Как вы думаете, Швейк, меня повесят?

— Осмелюсь доложить, вешают только государственных преступников. А тут дело, я бы сказал, деликатного, уголовного свойства. Так что насчет этого вы напрасно волнуетесь. Вас тихо, благородно расстреляют, и все! — успокоил его Швейк.

Но, как ни странно, эти утешительные слова не произвели на фон-Райнбаха бодрящего впечатления. Напротив, он дошел до такой степени отчаяния, что на него было жалко смотреть.

— Я похотливая, прыщавая жаба, — стонал он, — я скотина, Швейк. Ведь верно, я скотина?

— Осмелюсь доложить, это вам виднее, господин обер-лейтенант, — ответил Швейк. И вдруг, вздрогнув, отскочил, так как совершенно очумевший фон-Райнбах неожиданно бухнулся перед ним на колени.

— Швейк, — крикнул он, — вы должны меня спасти! Вы — старый, опытный человек. Вы должны пойти к генералу и убедить его, что я не виноват!

— Осмелюсь доложить, он может мне не поверить, — заметил Швейк. — Он сам видел, как вы ее хватали.

— Нет, нет, поверит! Идите, говорите, делайте, что хотите, но спасите меня от гибели.

— Приказано пойти к господину генералу и спасти господина обер-лейтенанта от гибели! — бодро повторил приказание Швейк и направился выполнять свое первое боевое задание.