Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 1

Бабушка с готовностью выложила свой нехитрый прейскурант: сауна, несколько ее товарок на выбор… Видимо, на моем лице отразился сыновний ужас, потому что женщина, смутившись, сказала (дословно):

— Мужчина, вы не подумайте чего, мы приличные домохозяйки… Просто у нас сейчас период оплаты счетов!

В разгар телевизионной известности меня пригласили выступить перед космонавтами. Не на станции «Мир», разумеется, а в Центре управления полетами, в городе Королев.

В зону видимости станция должна была войти через час, но радиосвязь уже была, и в досужем ожидании я слушал переговоры космонавтов со специалистом на Земле.

Речь шла о невозможности закрыть какой-то люк из-за поломки ключа. Это был обычный русский народный разговор, вполне представимый у люка на асфальте.

— Может, прижать его как-нибудь? — предлагал человек с Земли.

— Как я его прижму? — доносилось через хрипы с орбиты.

— Ну упрись во что-нибудь…

— Во что я тут упрусь?

После телесеанса меня повели по ЦУПу. Показали макет станции в зале управления полетами: эти солнечные батареи не работают, этот отсек разгерметизирован, тут сломано навсегда, тут пытаемся чинить…

По орбите, издыхая, летал старый проржавленный трамвай.

Целые залы ЦУПа были законсервированы; в кабинете суточного руководителя полетом, в граненом стакане с кипятильником, булькал кипяток; сам руководитель вынимал пакетик с заваркой и разворачивал бутерброды, приготовленные женой…

Я представил себе условия работы его коллеги в Хьюстоне — и мне стало обидно за державу.

Держава, прямо сказать, не первой свежести, но, с другой стороны: сколько бы продержался в российских условиях его американский коллега? И возможны ли в Хьюстоне люди с глазами героев «Понедельника» братьев Стругацких — того, что начинается в субботу?

Много лет назад, в самолете, летящем в Париж, я случайно оказался в компании российских авиаторов. В числе прочих, познакомился и с главой НПО «Звезда», производящего катапульты… Его звали поразительным римским именем Гай Северин.

Через несколько дней, в Ле-Бурже, на моих глазах, продукция этого НПО получила шикарную рекламу: на выходе из «штопора» Су-30 зацепил землю и взорвался, но за миг до взрыва два летчика успели катапультироваться и остались живы.

Катапульты сработали штатно. И знаете почему?

Я знаю.

Испытателем этих катапульт на НПО «Звезда» работал сын генерального конструктора!

В новейшее время начальство рвануло в сторону духовности. Обкомы в полном составе перешли в православие, и не осталось ни одного офицера КГБ, который не постоял бы со свечкой у алтаря.

И вот — весна 1994-го, Кремль, Соборная площадь; из церкви, под перезвон колоколов, при большом скоплении народа выходят президент и патриарх. И Борис Николаевич, расчувствовавшись, говорит:

— Россияне! Поздравляю вас с Пасхой — и, значит, с рождением Христа!

Как говорится, чтобы два раза не вставать.

Примерно в то же благословенное время в церковь рангом поменьше, собрав вокруг себя побольше телекамер, пришел Жириновский. Пришел, решительным шагом прошел к образам, собрал в горсть пальцев… сколько Бог дал… и начал класть на себя крест.

Путь ото лба к животу Владимир Вольфович прошел безошибочно, а потом задумался. Стоит, жменю у пупа держит и к которому плечу ее вести — не знает, благодетель.

Впрочем, наш брат журналист тоже отличился на ниве православия. Пасхальный репортаж из Елоховского собора корреспондент НТВ закончил так:

— Христос воскресе! С места события — Иван Волонихин…

…составил комсомольский поэт Дементьев, в новейшие времена освоившийся в Израиле в качестве собкора Российского телевидения.

Он сказал:

— Наш микрофон установлен на Голгофе!

…храма Христа Спасителя был открыт в Дзержинском отделении Жилсоцбанка, в Безбожном переулке.

«Нужны ли тут слова?»

…поперек Ленинского проспекта обещала «снисхождение благодати в прямом эфире»…

В начале следующего века маразм окреп и сгустился. И однажды, в добрый час, ведущие программы «Спокойной ночи, малыши!» Анна Михалкова и Оксана Федорова в едином просветлении поздравили с пасхой Христовой — Степашку и Мишутку.

«Воистину воскресе!» — писклявым хором отвечали Мишутка и Степашка этим сексапильным оплотам православия.

Хорошо, хоть Хрюши там не было…

В середине девяностых Виктор Степанович Черномырдин решил побаловать себя медведжьей охотой. Славную забаву сию устроили в заповеднике на Ярославщине; премьера с ружьецом сгрузили с вертолета прямо у берлоги…

Об этом пронюхали журналисты; время было еще либеральное, начальству спуску не давали: в «Огоньке», а потом и в других изданиях появились сообщения о премьерской охоте, программа «Времечко» даже устроила сороковины невинно убиенных медвежат… В общем, Черномырдина, что называется, достали.

Накласть в карман любезному ЧВСу сподобились и «Куклы».

Программа «Витя и Медведь» вся была построена на «медвежьих» ассоциациях: то бюджетники сосут лапу, то у левых сил зимняя спячка, то Большая и Малая Медведицы плохо расположены… Нерезиновый Виктор Степанович после эфира страшно обрычал руководство НТВ по телефону.

Мы, разумеется, были довольны: высочайший гнев — лучшая похвала сатире!

Но все это оказалось только завязкой: жизнь продлила придуманный нами сюжет…

Через несколько дней, на заседании правительства, проходившем, как положено, под председательством многострадального ЧВСа, выступал главный таможенник страны г-н Круглов. И, рассказывая о трудностях таможенной службы, он позволил себе метафору: мол, есть у нас еще такие медвежьи углы…

Виктор Степанович рявкнул на таможенника так, что тот чуть язык не проглотил.

— Сядь! Все! Хватит!

Таможенник попытался объясниться: мол, про медвежьи углы — это же он в порядке самокритики…

— Сядь на место! — крикнул реформатор.

И еще, говорят, минуту в страшной тишине перекладывал ЧВС с места на место бумаги, не мог продолжать заседание.

Закончу, однако, также на самокритике: ведь я, готовясь писать ту программу, выписал в столбец все, что смог вспомнить в русском языке на косолапую тему. Мне казалось, я ничего не забыл…

Но русский язык приберег «медвежьи углы» — для отдельной репризы в зале заседаний правительства.

Как-то раз Виктор Степанович Черномырдин сказал Ирине Ясиной: