Андрей Баранов - Сказ о тульском косом Левше и крымской ай-Лимпиаде

Тут уже ничего не оставалось как вместо предполагаемой торжественной встречи с цветами и оркестром к примеру в Севастополе высадиться в пожарном порядке на ближайшем берегу и поспешить от надвигавшегося огня вглубь территории. Команда моментально эвакуировалась, капитан сошел последним, Морозявкин, как и полагается факелоносцу – первым. На берег были вдобавок отгружены многочисленные трофеи, добытые в греческом походе, которые также приходилось перемещать бегом несмотря на то что там были тяжеленные сундуки. Часть их впоследствии оказалась утрачена, другие спешно присыпали землей, закопав до лучших времен, но так затем и не нашли и археологи потом сильно удивлялись количеству древнегреческих сокровищ в обычном крымском захоронении.

Пожар подступал все ближе, аромат морского бриза сменился жутким запахом гари, горы и леса загорались одни за другими, впереди бежал Морозявкин с горящим факелом в руке, понимая что должен прибыть к месту состязаний раньше пожара дабы его заметили и не решили что огонек к ним прилетел сам собой, по щучьему велению. За ним следовали перепуганная жрица, волосы которой мотались на бегу черной паклей, капитан и вся команда, словом прямо-таки марафонский забег. Птицы и звери, орлы, куропатки и как показалось месье Вольдемару даже львы и слоны тоже бежали вместе с ним.

– Бери правее! Нет, левее! Да куда ж ты жешь прешь, прямо давай! – управлял Морозявкин походом на бегу, но прямо они никак добежать не могли потому что каждый трехминутный привал являлся поворотом. Отсюда и пошла историческая традиция после любого партийного совещания или съезда менять направление движения страны, то есть политику.

Разумеется такой лесной пожар вкупе с бурей не остался незамеченным строителями ай-лимпийских объектов. Передовой казачий дозор донес о бедствии Платову, немедля послали гонцов к императору, стали звать пожарных к урочищам и приготовились тушить самый пожар. Собирали телеги, тянули пожарные рукава, окапывали леса канавами, без дела никто не остался. Даже послали спортсменов-олимпийцев на линию огня, чтоб у них прыть разгорелась, словом Вольдемара и компанию встречали как никогда торжественно.

Однако с мобилизацией казаков вышла заминка – некоторые несознательные казачьи отряды стали торговаться как на рынке и требовать передачи в собственность казацкого войска впридачу к исконно казачьим владениям винокурен, минеральных вод, тучных земель и прочего добра с царского плеча.

– Людей надо как-то заинтересовать! – поясняли они свою позицию. – За государя уж сколько лет жилы рвем, другим все достается, а нам шиш с маслом? Да вернее и преданнее нас у их величества и нет никого!

Им конечно стали объяснять что промедление смерти подобно, но они вполне с этим соглашались и только требовали решить вопрос поскорее.

– Наше войсковое общество тут все уже открыло и построило, а житья русскому человеку как не было так и нет! Вином торгуем, рыбой торгуем, да что с этого доходу? Так людей не удержать, истинный крест.

Для справедливости надобно было отметить что конечно даже и на месте знаменитых впоследствии Ессентуков сначала был только казачий пост, а уже потом к минеральным водам повалил люд со всех сторон и даже добрый доктор Гааз из Москвы прикатил. Популярное же массандровское массовое виноделие в своем цивилизованном графом Воронцовым виде появилось позже, но уже тогда сильно было стремление все тут облагородить на европейский манер.

Таврический губернатор вызывал к себе француза-химика, обнаружившего что Сакское озеро – это не только грязь но и очень полезная от всяких болячек штука, что подтверждало слова знаменитого натуралиста Сумарокова в труде «Путешествие по всему Крыму и Бессарабии в 1799 году». Академик и писатель лично опробовав грязи под руководством опытного татарина резюмировал: «Озеро Сак близ деревни сего же имени достойно, чтобы о нем сообщить. Оно имеет чудесное действие подавать скорое исцеление от многих болезней». Тут же решено было устроить в губернаторском имении суконную фабрику. Словом казаки-первооткрыватели глядя на роскошные особняки понаехавших иногородцев и иностранцев все время чувствовали себя обделенными и возмутились в самое неподходящее время.

Увидевши что его донцы-молодцы стали интересоваться кизляркой – кизлярской виноградной водкой, схожей после выдержки в дубовых бочках с французским коньяком – более чем защитой любезного Отечества, Платов сначала хотел было запороть смутьянов до смерти, потому что конечно только шельмы собаческие могли в столь опасный для ай-лимпийских игр момент искать себе выгоды, но потом одумался и сменивши гнев на милость обещал будто бы и знаменитые источники Ессентуков станут казачьими во веки веков если только сейчас же и немедленно они затушат пожар.

– Рады стараться! Мы как штык! Вмиг потушим!

Заручившись казачьей помощью, пожарные практически отбили натиск огня, а мужественные атлеты, бегуны, борцы, стрелки, лыжники, спасаясь от стены пламени, передавали друг другу донесенный Морозявкиным факел и мчались вперед как лани, так что получилось подобие более поздней эстафеты олимпийского огня.

Эта традиция имела как известно грандиозные последствия, после чего уже никакие Олимпийские игры не обходились без бегущей эстафеты. Предание не сохранило имен первых участников того экстремального эстафетного бега глубоко засекреченной ай-Лимпиады, в общие ряды как-то затесалась балерина из Императорского балета, юркие сельские ребятишки, отличилась даже какая-то бабка из села Дураново – бойкая столетняя старушонка сверкая лаптями и вихляясь на ходу во все стороны протащила факел шагом саженей триста пока совсем не рассыпалась, но пламя сберегла.

Однако конечно кто там бежал – Коняев с Рыськиным или там Иванопулос с Попадалусом – теперь разницы нет никакой. Важно лишь то что среди моря огня лесного, природного они сумели сохранить тот самый зажженный от священного храма огонек, которого ждали на месте будущих игр у горы Аю-Даг с таким нетерпением.

– Огонь потушили, казаков усмирили, атлеты с факелом прибежали, ваше величество! – доложил закоптившийся от пожара Платов императору.

– Ну вот и прекрасно. Значит все готово – пора начинать! – объявил государь свою монаршью волю.

А и верно было уже все готово, и гости собрались, и двор весь съехался, и для российских атлетов из соборной команды устроили торжественный молебен с читкой царского манифеста, сгоряча загнав в церковь всех без разбора вероисповедания. Иноземные посланники слетелись как мухи на мед вокруг основного центра ай-Лимпиады – Аю-Дага, в Ялте, Алуште, даже в Севастополе и Керчи, словом по всей Тавриде прямо яблоку негде было упасть и хотя лесной пожар многих напугал, однако же никто не уехал так как жажда зрелищ пересилила да и золотых «хлебов» вокруг было полно. Ни прохлада надвинувшейся вдруг крымской зимы, ни мрачное небо – ничто не могло оторвать их от трибун.