Леонид Треер - Происшествие в Утиноозерске

Только теперь Сулин сообразил, где дал маху. Первой мыслью было бежать к начальству и объяснить недоразумение, но он вовремя удержал себя от такого шага. Оправдание с чесанием головы выглядело бы нелепо и даже глупо. Подумав, Дмитрий решил не дергаться и ждать, пока этот случай не сотрется в людской памяти.

Через день вся контора знала, что он голосовал «против». Служащие выдвигали различные версии и сходились на том, что даром Сулину этот выпад не пройдет. Ползал слух, что Свищев Бэ Гэ, начальник управления, уже предложил ему уволиться, на что Сулин, мол, дерзко ответил: «Только после вас!». Стоило Дмитрию войти в столовую, как все взгляды скрещивались на нем. Он ел рагу, а за спиной его шептали: «Силен мужик! Настоящее камикадзе!»

В любом его слове и поступке коллеги начали искать подтекст. Достаточно было Сулину высморкаться рядом с доской приказов, и это сразу же толковалось как очередной вызов начальству. Объясняли его поведение по-разному, но сходились в одном: теперь Сулину терять нечего, и он будет лезть на рожон.

Страсти подогрело его выступление на юбилейном вечере, когда отмечали двадцатилетие управления. После торжественной части состоялся концерт, по два номера от каждого отдела. В отделе, где трудился Дмитрий, желающих выступать не нашлось. Тогда бросили жребий, и Сулин вытащил бумажку со словом «Концерт»… Сначала он хотел «заболеть», но совесть не позволила. Подумав, он решил выучить отрывок из своей любимой поэмы «Руслан и Людмила». Дмитрий помнил его еще со школы, когда вызубрил на «пятерку» поединок Руслана с Головой. За день до концерта он провел репетицию у зеркала и остался доволен.

Едва Сулин появился на сцене, публика насторожилась, ожидая интересных событий. Слушали его внимательно, боясь прозевать момент, когда будет пущена «стрела». Как только Дмитрий, распалясь, воскликнул: «Молчи, пустая голова! Слыхал я истину, бывало: хоть лоб широк, да мозгу мало! Я еду, еду, не свищу, а как наеду, не спущу!», зал загудел. Умные сразу сообразили, о ком идет речь. Остальные догадались позже. Все начали переглядываться, перемигиваться. Намек был настолько смелый, что у некоторых по спине поползли мурашки. Аплодировали Сулину осторожно, стараясь не дразнить начальство.

После концерта мимо него прошел возбужденный Хорошилов из отдела качества. Не поворачивая голову и не глядя на Дмитрия, он процедил: «Сработано красиво! Поздравляю!» и растворился в толпе. Сулин понял, что снова вляпался, и пожалел, что не прикинулся больным.

Ночью ему снился тяжелый сон. Будто везут его в грузовике по какой-то степи, а вдали темнеет не то холм, не то огромная голова. Лица ее не видно, но что-то знакомое и пугающее угадывается в ее очертаниях. Он хочет выпрыгнуть из кузова и не может…

Проснулся Дмитрий в поту и до утра не сомкнул глаз. На работу он пришел разбитый, сел за стол, подпер кулаками голову, чтобы не удариться лицом об стекло, и дремал так два часа. Потом он отправился на техсовет, где бодрствовал за чьей-то спиной, пока хватило сил. Если бы он спал тихо, ничего страшного не случилось бы. Самое неприятное, что захрапел он на выступлении начальника управления. Когда звуки, издаваемые Сулиным, стали мешать докладчику, тот приказал разбудить спящего. Дмитрия растолкали, и он уставился бессмысленным взглядом на Свищева. Случись подобное с кем другим, коллеги посмеялись бы и только. Но сулинский сон, по общему мнению, был не случайностью, а выражением недовольства и протеста. Сам Дмитрий до того разволновался, что в тот же день решил извиниться перед Свищевым.

Часа полтора он болтался в приемной, ожидая своей очереди. Очутившись, наконец, в кабинете, он начисто забыл подготовленные фразы.

— Что у тебя? — нетерпеливо спросил Свищев.

— Вы, Борис Григорьевич, сегодня на техсовете выступали… — начал Сулин.

— Ну!

— А я, извиняюсь, уснул…

— Ну!

— Нехорошо получилось…

— Ты к делу ближе, к делу! — раздраженно потребовал Свищев.

Сулин начал торопливо оправдываться. Что он нормальный сотрудник, а не злобствующий критикан. Что он уважает руководство и не желает служить пищей для вздорных сплетен…

Свищев молча разглядывал подчиненного, поглаживая густые брови, похожие на усы.

— Ты не паникуй, — вдруг сказал он. — Здоровая критика нам нужна! Пусть у нас будет свой обличитель. Только без перехлестов!

Дмитрий покинул кабинет почти счастливым. Щелкая пальцами, он отбил чечетку в опустевшем коридоре. Заметив на полу таракана, хотел наступить на него, но в последний момент помиловал.

— Порядок! — прошептал он. Правда, беспокоила фраза насчет обличителя. Задание было сформулировано как-то туманно, и Сулин на всякий случай решил помалкивать, надеясь, что Свищев навсегда забыл про их разговор. Но тот, оказалось, помнил…

Накануне собрания, где должны были обсуждаться годовые итоги, Свищев вызвал Дмитрия и поставил задачу: выступить с критикой имеющихся недостатков.

— Подготовься получше! — строго произнес Борис Григорьевич. — Если надо, пройдись и по мне…

Сулин потерял покой. «Где та мера, та граница, — с тоской думал он, — за которой кончается здоровая критика и начинается нездоровая?»

В назначенный день и час началось собрание. Обсуждение шло гладко. Говорили, как водится, про достигнутые успехи. Когда все, кому положено было, выступили, встал Свищев и сказал укоризненно: «Можно подумать, товарищи, что у нас с вами нет упущений. Давайте же судить себя более принципиально!» Он выразительно взглянул на Сулина, который затаился в шестом ряду. Сидящий позади Дмитрия Хорошилов из отдела качества зашептал ему: «Иди и врежь! Молчать больше нельзя!» Сулин поднялся и пошел, наступая на чьи-то ноги.

Кое-как он взобрался на ораторское место и несколько секунд обреченно смотрел в зал, не видя лиц.

В руке он сжимал листки с текстом, который сочинял до глубокой ночи.

— К сожалению, товарищи, есть у нас и слабые места, — нерешительно прочитал Сулин первую фразу и глянул на Свищева. Тот чуть кивнул.

— Есть у нас и отдельные недостатки, — сообщил Дмитрий и вновь получил одобрение…

Его выступление продолжалось уже минут десять, но никаких конкретных фамилий он не называл, сыпал общими фразами, и присутствующие заскучали. Тут-то и просвистел главный снаряд.

— Каждому из нас есть над чем задуматься! — с чувством произнес Сулин. — В том числе и уважаемому Борису Григорьевичу Свищеву. Ибо рыба, как известно, портится с головы…

В зале воцарилась гробовая тишина. «Вот оно! — написано было на лицах. — Сейчас долбанет!». Свищев держался мужественно и смотрел на докладчика вполне благосклонно, мол, продолжай в том же духе.

Но с Дмитрием произошло нечто странное. Лицо его вдруг покрылось пятнами. Он то открывал, то закрывал рот, будто выброшенный на сушу карась, но никаких звуков издать не мог. Пауза становилась просто неприличной.