Леонид Треер - Происшествие в Утиноозерске

Перепуганная бабушка сидела на постели, теребя жидкую косицу.

— Напасть-то какая, — бормотала она, крестясь при каждом выстреле.

О сне нечего было и думать. Маленькие, злые дятлы долбили мозг, извлекая личинки сна. За стенкой стонали: «Да что же это такое! Он же сведет нас с ума… Надо что-то делать…»

Помаявшись с полчаса, бабушка перебралась в последнее купе, с трех попыток покорила верхнюю полку и просидела там, не слезая, до своей станции.

«Какой ужас… — подумал Сулин. — Надо срочно что- то предпринять. Может, разбудить?.. — он вздохнул. — А что ему скажу? Не храпите, Павел Тимофеевич, вы мешаете мне спать? Так ведь обидится… Нет, будить нельзя. Надо как-то деликатнее…»

Покачиваясь из стороны в сторону, он сидел в темноте, завернутый в простыню. Дежурные на станциях, провожая глазами состав, видели в окне девятого вагона фигуру в саване и мучились от предчувствий.

«А может, аккуратно перекатить его на бочок?» — продолжал размышлять Сулин. Он осторожно спустился на пол и склонился над шефом. Смотреть на Камодова было страшно. Казалось, он вдруг откроет глаза и тяжело уставится на Дмитрия.

Сулин, не дыша, как сапер, подсунул пальцы под спину шефа и чуть качнул грузное тело. В горле у Камодова что-то треснуло, захрипело, он кашлянул, заворочался, и в тот же миг перепуганный Сулин взлетел на свою полку.

Через несколько секунд дыхание шефа вышло на прежний рабочий режим, и храп с новой силой обрушился на Дмитрия.

«Что же делать, что же делать? — страдал Сулин. — Может, как старуха, перейти в другое купе? А вдруг неправильно поймет?.. Скажет, не нравится, значит, со мной ездить? Будем иметь в виду!.. Нет, надо как-то тоньше, чтоб и его не обидеть и себя не мучить…»

Время шло, Дмитрий ничего не мог придумать, а иерихонские трубы Камодова гудели мощно и уверенно.

В два часа ночи тень Сулина выскользнула в коридор и опустилась на откидное сиденье. Было холодно и неуютно. Он дремал, всхлипывая от кошмаров, просыпался, бросался в теплое купе, возвращался в коридор. Там он встретил рассвет.

Когда пассажиры потянулись смывать с лица ночную пыльцу, он без сил упал на свою постель.

— Хватит дрыхать! — сказал чей-то голос. — Кто рано встает, тому бог дает.

Сулин открыл глаза, увидел знакомый живот, рвущий подтяжки, и покорно сел. От свежевыбритого шефа пахло благовониями.

— Ты сейчас похож на забулдыгу после похмелья, — усмехнулся Павел Тимофеевич. — Что так?

— Бессонница, — вздохнул Сулин.

— У японцев есть интересные подушки, — сообщил шеф. — Кладешь голову и слышишь чириканье или шум дождя. Хорошо б тебе такую подушку. А?

— Хорошо бы, — печально кивнул Дмитрий.

Щелкая подтяжками, как бичом, Камодов погнал его умываться, затем потащил завтракать в вагон-ресторан. Сулин вяло гонял по тарелке похожий на шайбу бифштекс. Глаза слипались, он едва не упал лицом в блюдце с маслом.

Они вернулись в купе, и Павел Тимофеевич достал карманные шахматы. Издалека до Дмитрия доносился голос начальника. Он равнодушно наблюдал сквозь пелену, как толстые пальцы Камодова выковыривают из гнезда королевскую пешку.

— Спать хочется… — прошептал измученный Дмитрий.

— Спать будешь ночью, — твердо сказал шеф. — Я замечаю за тобой расхлябанность.

В полдень Сулин перестал соображать. Он отпросился в туалет и там задремал, привалившись к зеркалу. Через несколько минут дама с собачкой чуть не вышибла дверь, и он вернулся в купе получать мат.

Приближалась вторая ночь пыток. Но не последняя. Потом будет гостиница и еще семь ужасных ночей. Дмитрий понял, что из командировки он вернется инвалидом. Если вообще вернется…

На шумной станции он пошел за газетами, притаился в зале матери и ребенка и стал ждать отправления ненавистного поезда. Дети бегали по его ногам, небритый гражданин, озираясь, предлагал мумиё. На электрических часах остановилось время.

— А я его ищу! — услышал Сулин и вздрогнул.

Камодов возвышался над ним, сжимая курицу, как двустволку. Они сели в вагон за минуту до отправления. «Это конец», — обреченно думал Дмитрий.

В десять вечера Павел Тимофеевич отчаянно зевнул, сказал: «Пора!» и лег спать, включив свои мощные динамики. Казнь продолжалась.

«Алиса! — мысленно обратился к жене Сулин. — В эту роковую ночь пишу тебе последнее письмо. Не дожив до рассвета, погибаю от вибрации и нервного истощения. Прошу никого не винить в моей смерти. Ребенку скажи, что папа погиб при исполнении служебных обязанностей. В моей старой шляпе, под подкладкой, лежат пятьдесят рублей. Помирись с мамой. Ты свободна. Целую. Твой бывший Митя».

Он заплакал от жалости к себе.

Утром они прибыли в Шурупинск, город, которого сторонились птицы. Заводские трубы, атланты технического прогресса, упирались в небо желтыми чубами. Букеты резких запахов плавали в воздухе. Напротив вокзала, на стене дома, висело огромное полотно: «Шурупинцы! Боритесь за чистоту родного города».

В гостинице «Северная Пальмира» им предложили на выбор номер на двоих или люкс на одного человека.

«Люкс!» — чуть не крикнул Сулин, но сдержался.

— Зачем нам люксы? — улыбнулся администраторше Камодов. — Нам и вдвоем неплохо. Правильно, Сулин?

Дмитрий кивнул, спохватился и тихо, чтобы не слышала администраторша, зашептал, что хорошо бы все-таки в люксах…

— Откуда это в тебе? — неприязненно удивился Камодов. — Скромней надо жить!

Их поселили в номер на двоих.

«Что я делаю? — в тоске спрашивал себя Сулин, волочась за шефом на третий этаж. — Хватит пресмыкаться. Пора сказать шефу: не обижайтесь, Павел Тимофеевич, но вы храпите, я устал, я хочу жить в другом номере…»

Потянулись томительные дни. С утра они отправлялись на комбинат, где обсуждали пункты хоздоговора. Потом их водили по горячим цехам, возили по карьерам. Глаза Сулина постоянно слипались. Сквозь пелену он видел пляску огня в печах, струи кипящего металла, ему казалось, что сейчас появятся ловкие бесы, подхватят его под руки и понесут на раскаленную сковороду. Издалека доносился голос сопровождающего: «Самый большой в мире…»

Боясь попасть впросак, Дмитрий все время держал на лице гримасу напряженной задумчивости. Камодов, разразившись однажды шуткой, повернулся к Сулину и осекся при виде идиотского выражения его лица.

«Жалкий раб! — ругал себя Дмитрий. — Немедленно уходи в другой номер. Камодов не осудит».

Но он никуда не уходил.

Камодов, недовольный вялостью подчиненного, делал ему замечания. Сулин выслушивал их с покорной безучастностью. Он мечтал только о том, чтобы кончилась эта проклятая командировка и можно было бы спать по-человечески.

И вот, наконец, поезд помчал их домой. Последняя кошмарная ночь осталась позади. На горизонте замаячили знакомые очертания родного города. Камодов и Сулин, подготовившись к выходу, стояли в коридоре и смотрели в окно. Дмитрий, с темными кругами под глазами и заострившимся лицом, был похож на блудного сына, возвращающегося после скитаний к семейному очагу. И все же в глубине души он был доволен, что выдержал тяжкое испытание, не испортив отношений с Камодовым.