Натаниэль Бенчли - Русские идут!

— Ничего, скоро ей его прищемят. Скорее, чем она думает.

Дом Кэрью стоял на высоком холме рядом с гаванью, и, пока Палмер туда добрался, он совсем взмок. Пошатываясь, он добрел до порога и несколько раз постучал в дверь. Тяжело отдуваясь, ждал, но дверь никто не открыл. Палмер забарабанил снова и услышал шарканье, а потом щелчок замка. Дверь приоткрылась дюйма на три. Из-за дверной цепочки на Палмера смотрел дряхлый старик, такой дряхлый, что кожа на его лице была прозрачная до голубизны. Взгляд водянистых глаз был лишен всякого выражения и интереса. Миссия Палмера сразу повисла на волоске — перед ним стоял батюшка миссис Кэрью. Последним событием, о котором он мог связно рассказать, было явление кометы Галлея в 1910 году.

— Миссис Кэрью дома?

Старик не ответил. Палмер переспросил погромче.

— Милли нет, — ответил старец и стал закрывать дверь.

— Минутку! — закричал Палмер. — У меня важное дело! Когда она вернется?

— Она уехала с Артом на материк. Когда вернутся, не сказали. — И отец миссис Кэрью снова потянул на себя дверь.

— Сэр, прошу вас, подождите! Есть еще кто-нибудь в доме?

Старик заморгал.

— Где?

— С вами в доме.

— Служанка, а может, и ее нет. А чего?

— Меня послали в магазин. Нам нужны винтовки — на нас напали!

После долгой паузы старик ответил:

— Нет, сынок. Что-то ты не то плетешь. Не дури мне голову. Мы их так отделали в Сантьяго и задали такую взбучку в Манильской бухте, что теперь ты испанца ближе Барселоны не найдешь [7] Старик вспоминает о событиях испано-американской войны. .

— Это русские! — втолковывал Палмер. — Они захватили аэропорт…

— Я ведь их предупреждал, — заявил старик. — Говорил им: раз устроили эти экскурсионные пароходы, сюда тучами нагрянут чужаки. Удивительно, почему они не напали раньше. Скажу тебе, сынок, самое ужасное в этой стране произошло, когда изобрели пароход. Я говорил: плавайте под парусами и худо-бедно доплывете куда нужно. Так нет, отгрохали большие пароходы с колесами, дымят напропалую.

Старик умолк, глаза его увлажнились.

— Так ты зачем пришел? — поинтересовался он.

— Дайте ключи от магазина! — крикнул Палмер. — Нам нужно оружие!

— А в кого ты собираешься стрелять?

— В русских парашютистов. Они захватили остров!

— Чужаки с материка?

— Да!

— Чего же ты раньше молчал?

Старик исчез и минуту спустя вынырнул со связкой ключей на шнурке.

— Вот. — Он протянул связку Палмеру. — Один из них обязательно подойдет. А ты подстрели парочку за меня, не забудешь? — Он не то засмеялся, не то закашлялся.

Когда Палмер забрал ключи, старик наставительно заметил:

— Надо было сразу переходить к делу, сынок, а ты тут битый час какую-то ерунду молол.

Дороги, проложенные в болотистой местности, трудно назвать дорогами в полном смысле этого слова. Это просто колеи в песчаной почве, оставленные проезжавшими среди кустарников автомобилями. Они беспорядочно петляют, поворачивают, пересекаются между собой, словно следы пьяниц, решивших погоняться друг за другом в темноте. Каждый год появляются одна-две новые дороги, а старые перестают использоваться, постепенно зарастают и наконец принимают свой первозданный облик. Лишь по слегка прореженному кустарнику можно догадаться, что когда-то здесь пролегала дорога. Многие приезжие с непривычки почти сразу же начинают блуждать в болотах, из коренных же островитян случилось заблудиться только одному, когда разразился буран и солнце было закрыто снежной пеленой.

Олин Леверидж, подобно любому местному жителю, знал болота как свои пять пальцев. Здесь он учился водить машину, а когда пришло время получать права, гонял по болотам целыми днями. Поэтому он свободно ориентировался, каждый куст или камень мог подсказать ему, где он находится. Это сослужило ему хорошую службу однажды летом. Тогда Левериджу исполнилось девятнадцать. Он провожал с танцев девушку, которая вдруг ни с того ни с сего решила его соблазнить и предложила прокатиться по болотам. Леверидж пришел в ужас, когда она стала претворять в жизнь свой замысел. Он был совершенно не готов к подобным неожиданностям, да тут еще в голову шли суровые родительские предостережения. Он выскочил из машины и стрелой понесся сквозь папоротники, предоставив рассерженной соблазнительнице катить домой в одиночестве. Теперь, трясясь в машине, полной русских, он отметил, что некоторые давние приметы исчезли, возникли новые дороги, которых он прежде не видел. «Я должен снова приехать сюда, — подумал он. — Как давно я здесь не был!»

Потом Левериджу пришло в голову, что его планы на будущее гораздо менее реальны, чем то, что с ним может случиться в ближайшие несколько минут. Он догадался, что люди, захватившие его, были моряками, — по форме из грубой материи, белесым от морской соли ботинкам, якорям на пряжках ремней; хотя никак не мог взять в толк, что русским морякам нужно в здешних болотах. Сейчас ему нужно было выиграть время, чтобы мисс Эверетт успела поднять тревогу в городе.

Художник повернулся к сидевшему рядом толстяку, который говорил по-английски.

— Эти места очень красивы поздней осенью, — произнес он. — У вас в России есть такие?

Василов выглянул в окно и хмыкнул.

— Чего тут красивого? Урожай на этих болотах не соберешь. Самое красивое — это когда люди трудятся на полях, как в Советском Союзе. А это место годится лишь для свалки.

— Я хотел сказать, что краски здешнего пейзажа очень яркие и красивые. Смотрите, какие оттенки желтого, красного…

Василов пожал плечами.

— Типичный буржуазно-капиталистический вкус. Только в Советском Союзе знают, в чем настоящая красота. Пот трудящейся женщины — вот что прекрасно. А болтовня про оттенки красного и желтого… да кому нужны эти ваши оттенки?

— Вы так полагаете? Хорошо, не будем об этом.

— Ага! — воскликнул Василов. — Вы не можете достойно возразить, вот и стараетесь уйти от темы.

— Я и не собираюсь возражать. Просто мы говорим о разных вещах, поэтому не стоит продолжать беседу.

— А я спрашиваю, кому нужны ваши оттенки? Объясните!

Секунду подумав, Леверидж спросил:

— Постараюсь. Скажите, в России есть художники?

— Советские художники — лучшие в мире. Крещов, Смолинский, Бросодкин — рядом с ними да Винчи просто дрянь. И Рембрандт дрянь, и Микеланджело…

— Как же они пишут, не используя оттенки красного и желтого? Если они берут только холодные тона, как им удается писать картины лучше, чем Леонардо да Винчи?

— Я другое имел в виду. Вы меня неправильно поняли.

— Вы спросили, кому нужны оттенки красного и желтого. Я ответил.

Лысенко, сидевший впереди, рассмеялся.