Натаниэль Бенчли - Русские идут!

— А зачем? Я думала, на флоте всегда ходят в мокрой одежде.

Протский тупо посмотрел на девушку.

— Что за чушь вы болтаете! — заворчал он.

Другой моряк встал к орудию и заторопил Протского:

— Иди и возвращайся по-быстрому.

— Да погоди, дай разобраться, — отмахнулся Протский и обратился к Барбаре: — У вас с головой в порядке?

— Конечно, в порядке. Согласитесь, раз вы моряк, вам приходится мокнуть, особенно на подлодках, — вы, наверное, всегда в воде по шею. — Барбара говорила возбужденно, стараясь задержать Протского как можно дольше.

— Что же мы, по-вашему, не задраиваем люки, когда погружаемся? — спросил он.

— Я всегда была уверена, что нет, иначе вы бы просто задохнулись. Подумать только, какая теснота на вашей лодке. Я бы там и секунды от жары не выдержала!

Протский переглянулся с товарищем.

— Совсем с катушек съехала, — заключил он и направился к люку.

— Подождите! — вскричала Барбара. — Я еще хочу спросить…

Не оборачиваясь, Протский безнадежно махнул рукой, поднял за кольцо крышку люка и исчез.

— О чем вы хотели спросить? — обратился к Барбаре оставшийся зенитчик. — Может, я сумею ответить?

Барбара не сводила глаз с люка, затаив дыхание и ожидая шума, который вот-вот должен был подняться. Но ничего не произошло. Девушка перевела дух.

— Эй, так в чем вопрос?

Она отвела взгляд от люка и посмотрела на моряка.

— Я забыла. Значит, какой-нибудь пустяк.

Вахтенный оперся о казенную часть орудия.

— Тогда расскажите о себе, — попросил он. — У вас тут все американки такие?

— Вы имеете в виду, что они все чокнутые?

— Я не говорил, что вы чокнутая. По-моему, вы в полном порядке.

— Раньше и я так думала, но в данный момент сильно в этом сомневаюсь, — ответила Барбара.

Городская свалка занимала площадь примерно два акра. С трех сторон ее окружали вересковые пустоши, а с четвертой — высокие заросли болотных камышей, из которых по ночам выходили водяные крысы и доедали объедки, оставленные днем чайками. Все считали свалку рассадником заразы, но это было отнюдь не так, потому что пищевые отходы уничтожались животными, а горючие материалы сжигались. Оставались лишь горы ржавых жестянок и битых бутылок, древних диванных пружин, побитых керамических труб, гнилых матрасов, ломаной мебели, рваных ботинок, дырявых холодильников, негодных игрушек и лысых покрышек. На свалку вела одна дорога, которая потом разветвлялась на небольшие тропы, проложенные по всей территории свалки с тем, чтобы люди могли приезжать, освобождая багажники машин от мешков с мусором, разворачиваться без труда и ехать обратно. Земля была усеяна осколками битого стекла, а в воздухе стоял кислый запах горелой резины. Днем сотни чаек сторожили свалку в ожидании грузовика с пищевыми отходами. Стоило ему прибыть, как галдящая стая поднималась в воздух и начиналась борьба за лакомые кусочки. Вечером из камышей с писком вылезали крысы, словно разбойники с большой дороги, и принимали у чаек эстафету до рассвета, когда, подобно своим «коллегам»-людям, поспешно скрывались в безопасных норах. Поэтому на свалке постоянно кипела жизнь, хотя со стороны она и казалась пустой и заброшенной. Свалка была неким обществом, очень чутко реагирующим на всякие перемены.

Жилище Олина Левериджа располагалось за свалкой, на стороне, противоположной болотам, достаточно далеко, чтобы дым не лез в хижину постоянно, однако когда ветер дул с запада, художник мог точно сказать, что именно горит на свалке. Годы, проведенные здесь, научили его инстинктивно чуять, привезли ли на свалку что-нибудь, чем можно поживиться. Оттуда он позаимствовал кое-какую мебель, ржавую керосиновую лампу, побитую, но яркую вывеску и абажур с бахромой. Эти предметы придали лачуге своеобразную экзотичность, пусть дешевую, но без нее было бы еще хуже. Зимними вечерами Леверидж переставлял мебель или расхаживал взад-вперед, надев абажур как шляпу. Он никогда не упускал случая раскопать что-нибудь новенькое для дальнейшего обустройства жилья.

Когда Эмили увидела лачугу, то окаменела от ужаса. Сначала вошел Леверидж, который держал конец вешалки, потом Золтин и последней — Эмили. Она с глухим стуком опустила вешалку и с отвращением огляделась. Леверидж виновато улыбнулся.

— Мы с Роли вчера вечером здесь немножко выпили, а после этого всегда остается небольшой беспорядок. А с утра некогда было прибраться.

Издалека послышался шум мотора. Леверидж подошел к двери и выглянул.

— Эге, кого-то принесло. Сдается мне, что это Норм Джонс.

— Оставайся здесь, — сказала Эмили, — не связывайся с ними, ничем хорошим это не кончится.

— Не знаю, не знаю, — отвечал Леверидж. — Все-таки надо выяснить, что происходит. Может, ребятам нужно помочь.

— Возьмешься помогать — снова нарвешься на неприятности, а у тебя их сегодня было предостаточно.

Художник задумчиво коснулся распухшей щеки.

— Знаешь, Эмили, я просто посмотрю, в чем там дело, тут же вернусь и расскажу тебе. Заодно поищу напильник. — Он вышел за порог и помахал рукой. — Я мигом.

Эмили обвела глазами комнату и вздохнула.

— Попытаюсь прибраться. Это, конечно, бессмысленно, но попробовать все же стоит.

— Вам помочь? — спросил Золтин. — Скажите, что делать.

— Сядьте на кровать. Какая уж тут помощь, когда вы прикованы к вешалке.

Золтин протащил вешалку к койке, уселся и принялся наблюдать, как Эмили убирает стаканы и бутылку. Он восхищался ее движениями, полными грации, как у танцовщицы на репетиции. Воображение Золтана разыгралось, он представил себе Эмили совсем в другой ситуации и на какое-то время погрузился в мечтания. Потом спросил:

— А скажите, быть замужем — это хорошо?

Эмили замерла со стаканом в руке.

— Что? Почему вы спрашиваете?

— Мне интересно, — отвечал Золтин с легкой улыбкой. — Ответьте, пожалуйста.

— Ладно, попробую. — Эмили отставила стакан, глаза ее затуманились. — Это нечто непредсказуемое. Бывает, думаешь — вот оно как, а через секунду — совсем другое. По-моему, лучше всего определить семейную жизнь как череду сюрпризов. Вы понимаете?

Золтин задумался.

— Не совсем, — признался он в конце концов.

— Я могу судить лишь по собственному опыту, — продолжала Эмили, наклоняясь, чтобы собрать разбросанные пластинки. — Мне говорили, что есть пары, у которых ничего не меняется на протяжении всей жизни, но лично я не могу вообразить ничего более скучного. — Она собрала пластинки в аккуратную стопку и добавила: — А у вас есть кто-нибудь на примете?

— Я просто хочу знать, — ответил Золтин. — И это, и многое другое.

— Непременно узнаете. И однажды, надеюсь, это пригодится.