Михаил Крюков - Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы

Олежка от нечего делать даже сделал симпатичную клумбу из цветов, которые накопал в лесу и посадил выкопанные там же ёлочки.

Целый день его можно было видеть с метлой, ножницами или лейкой. А территория просто преобразилась. Казалось, что человек нашёл своё место.

***

Беда пришла, как всегда, неожиданно. Мне позвонил знакомый из штаба бригады и сообщил, что нач. связи бригады собрался на днях проверить нашу работу ключом на Р-102. [22] Р-102 – военная радиостанция. Это был удар под дых…

Дело в том, что этой станцией мы пользовались только в качестве приёмника и иногда как телеграфной станцией. Работать ключом никто из нас не умел. Было понятно, что за такой пробел в связи нам несдобровать…

Несколько дней мы мучительно пытались освоить азбуку Морзе, сидя в классе ЗОМП в окружении муляжей, показывающих, что бывает при поражении теми или иными веществами. Но всем нам было понятно, что ничего толкового не получится. Проблема была не в том, чтобы передать, а в том, чтобы принять…

В назначенный день все мы, включая ком. взвода и нач. штаба, набились в радиостанцию. Грустно глядя на выключенную пока панель, нач. штаба спросил:

– Ну, кто упадёт на амбразуру?

Желающих не нашлось. В самой глубине около двери стоял Олежка, также грустно глядя на станцию. Время приближалось. Неожиданно Олежка тихо произнёс

– Можно я тогда, раз никто не хочет?

Палыч, ком. взвода, только махнул рукой, проглотив обычное выражение про то, кого и где можно.

Олежка сел на сиденье, как обычно скрючив своё худющее тело, и стал разглядывать станцию.

Неожиданно я понял, что он смотрит на неё не с точки зрения «с чего бы начать», а смотрит как на старого знакомого, что он когда-то её видел и знает её отлично. А сейчас он просто здоровается с техникой.

Олежка повернулся и спросил:

– А где журнал связи?

– А что это за журнал?

– Ну… туда записывается время начала и окончания сеанса и ещё всякая ерунда.

– Да хрен знает. Может, в ящиках. Посмотри.

Олежка достал журнал и обратился к нач. штаба:

– Его нужно пронумеровать и прошить.

– Зачем?

– Так положено.

Олежка отложил журнал, пару раз щёлкнул ключом и быстрыми, точными движениями включил станцию.

– Пусть прогреется. Дайте кто-нибудь ручку…

В назначенное время запищала морзянка. Олежка взялся за ключ, ответил, дал настройку и сделал первую запись в журнале.

В этот момент мы поняли, что эту проверку наш взвод пройдёт.

Олежка пододвинул к себе лист бумаги, и тут началась передача. Лично я не смог разобрать ни одного символа, а Олежка, подперев голову рукой строчил на бумаге странные знаки. Как потом оказалось, он просто стенографировал…

Передача закончилась, Олежка переписал всё на нормальный язык и протянул лист нач. штаба.

– Это вам. Только тут бред какой-то…

НШ взглянул на лист и взялся за телефон:

– Кодировщика, быстро!

Через несколько минут вернулся кодировщик:

– Товарищ капитан, это условный текст, на него надо ответить вот это. И протянул НШ другой лист бумаги.

– А тот я во входящие занёс…

– Хорошо. – НШ протянул принесённый текст Олежке.

– Передавай вот это.

То, что произошло дальше, никто не ожидал. Выйдя на связь, Олежка начал передачу…

Звук ключа слился в сплошной какой-то гул, неонка, прикреплённая на фидере под самым потолком, не мигала в такт ключу, как обычно, а светилась ярким, ровным светом. Самым интересным было то, что при такой скорости передача была чётко структурирована.

Выпулив текст за какие-то секунды, Олежка стал ждать ответ.

– RPT.

– Хм… – сказал Олежка и повторил медленнее.

– RPT.

Ещё медленнее…

– RPT.

Ещё медленнее передавал Олежка…

В конце концов, после очередного повтора, дождавшись нового RPT, Олежка чётко и внятно передал– DLB и сообщил о закрытии связи. Этот DLB мы все приняли «на ура» и откровенно заржали. Было понятно, что Олежка превосходит, и ещё как превосходит, любого связиста штаба бригады.

Тут зазвонил телефон. Стоящий рядом НШ снял трубку и чуть не отбросил её в сторону – из трубки лился сплошным потоком отборнейший мат!

Дождавшись паузы, НШ вежливо поинтересовался, с кем он говорит. После очередных порций матюков выяснилось, что это начальник связи бригады.

– А я начальник штаба, капитан ххх. И я буду требовать собрания суда офицерской чести, так как вы посмели меня не только оскорбить, но оскорбить в присутствии моих подчинённых. Но сначала я напишу на вас рапорт в политотдел корпуса. На том конце провода стали мямлить что-то неразборчивое.

Как выяснилось, начальник связи бригады решил лично размяться – он считался большим специалистом по ключу. Поэтому он сильно удивился, когда Олежка с первого раза принял всё, что он передал, и совсем обалдел, когда сам перестал успевать за Олежкой. Сильно краснея, он передавал просьбу о повторе. А уж когда услышал мнение далёкого абонента о своих способностях и такое бесцеремонное закрытие связи, просто чуть не сошёл с ума…

Мы стали потихоньку расходиться. Олежка выключил станцию и побрёл к выходу.

– А куда это вы, товарищ ефрейтор? – спросил НШ.

– Я там подмести до конца не успел. И я не ефрейтор…

– Уже ефрейтор. И это,– НШ обвёл рукой вокруг,– твой пост. Это. Твоя. Радиостанция. А уж кому подметать, мы всегда найдём…

Олежка обалдело огляделся и ответил:

– Ну, я тогда пойду, журнал прошью…

***

PS. Всё было очень просто. Олежкин дед был коротковолновиком. Много раз его с рацией забрасывали в тыл врага во время войны. Отец тоже стал коротковолновиком. Поэтому Олежка всю эту технику видел сызмальства. Писать и работать ключом он начал буквально одновременно. Выступал на каких-то соревнованиях, что-то успешно завоёвывал.

В последующем он неоднократно нас выручал, умудряясь выходить на связь из таких мест, где связи и быть не могло.

При этом, не имея специального образования, ни разу не слышав ни об Остроградском, ни о Гауссе, ни тем более, о роторах и дивергенциях, он буквально чувствовал радиосвязь.

А то, что он никому не говорил о своих знаниях, он объяснил просто: так вы же не спрашивали…

Эту историю я услышал от совсем древней бабки в глухой подмосковной деревне, у которой мы как-то остановились переночевать. Естественно, я ничего тогда не записывал, и это пересказ её рассказа на память. У рассказа есть очень грустное продолжение, и я даже не знаю, стоит ли его публиковать…

В те далёкие времена она жила в одной избе со своей подружкой, о которой этот рассказ.

Ей тогда было 22 года. Зимой 41-го года в деревне появились немцы. Нет, сначала куда-то исчезло руководство колхоза, а затем появились немцы.