Михаил Крюков - Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы

Оттиск у меня был. На книге в каюте.

– Разрешите сходить в каюту, товарищ командир?

После моего возвращения сначала командир, а потом все остальные внимательно и по очереди изучили штамп на титульном листе книги.

– Да… неплохо! – сурово констатировал командир после осмотра книги.

– Я же говорил, товарищ командир… грамотно сделано… очень тонко и аккуратно… – вкрадчиво вещал старпом откуда-то из-за спины командира.

– Не суетись под клиентом, старпом! – командир шлёпнул ладонью по столу.

– Все свободны, старпом и механик остаться. Да… помощник, мичмана Костикова ко мне.

Все молча вышли.

– Садись, Белов. Слушай внимательно. Старпом… бл… потерял печать. Дело конечно, гнусное, но решаемое. Но момент сейчас такой, что в обычном режиме его решить нельзя. Если я сейчас доложу, что нами утеряна печать корабля, думаю, что наша боевая служба может даже оказаться под вопросом. Этого я позволить не могу. Не для этого я вас целый год дрессировал. Но и без печати нам никак не обойтись. Какой-то запас чистых листов с печатью, конечно, есть, но немного. Нам надо продержаться до самого последнего, пока уже будет невозможно отменить боевую службу, а потом уже и доложить о потере. А это минимум ещё недели три-четыре. Поэтому слушай боевой приказ: найди этого своего умельца, который тебе сделал этот самый эксакл… экса… ну понял, и пусть он нам вырежет печать. Такую, чтобы её оттиск не отличался он настоящего. Печать нужна в понедельник. Вечер – крайний срок.

Я опешил.

– Товарищ командир… он в запасе давно… в Мурманске живёт… я даже не знаю где… да и подсудное это дело, гербовую печать подделывать…

– Белов! Если попадёшься – вся вина на мне. Я тебе приказ отдаю, ясно! Рудин, выдай Белову всю, слышишь, всю корабельную кассу! Костиков!– командир кивнул возникшему в дверях мичману.

– Поступаешь в полное распоряжение к Белову. Бензин за счёт экипажа.

Костиков, служивший с командиром уже не первый год, молча кивнул.

– Механик, на перешвартовку Белова подмени кем-нибудь из инженеров. Его не будет. И всем кто здесь, оставить всё, что слышали, при себе! Все свободны!

Через полчаса я, сидя в машине Костикова, мчался в Гаджиево, судорожно раздумывая над тем, у кого мне найти адрес Лёхи. Дома я переоделся в гражданскую форму, сложил в папку найденные на корабле самые чёткие оттиски печати, и дождавшись уехавшего переодеваться Костикова, начал поиски Лёхиного адреса. К моему удивлению, адрес нашёлся довольно быстро, причём в соседнем доме. И хотя время было уже ближе к шести вечера, мы с Костиковым решили ехать в Мурманск прямо сейчас, не теряя времени. Часам к восьми вечера мы, наконец, нашли долгожданный дом, в котором, судя по всему, и проживал ныне капитан-лейтенант запаса Лёха Бурдинский. Костиков остался ждать в машине, а я, подхватив папку с бумагами, зашёл в подъезд.

На мой звонок дверь открылась на удивление быстро. Хозяин, судя по внешнему виду, только что сам зашёл домой, и даже не успел снять куртку.

– Оба–на!!! Офицер Борисыч!!! И какими это судьбами тебя ко мне занесло?

Лёха сразу узнал меня, хотя сам изменился довольно здорово, основательно подобрев, отпустив бородку и вообще приобретя вид упитанного и довольного жизнью бюргера.

– Давай, заходи… не вымораживай квартиру. Я сейчас один, семейство в санатории. Разувайся…

Мы разделись, обмениваясь общими фразами о знакомых и прочих флотских новостях. Прошли на кухню, и уже усевшись там, Лёха, настрогав на тарелку финского сервелата, достал графинчик и, наполнив рюмки, спросил меня:

– Борисыч, ну так какого хрена ты меня разыскал-то? Большими друзьями мы не были, так что явление твоё чрезвычайно странно и непонятно, и даже внушает некоторые опасения. Ты… по служебной надобности, или сам… по личным проблемам? Давай-ка хлопнем, а потом ответишь…

Я послушно чокнулся и опрокинул рюмку. С одной стороны, я, конечно, понимал, что алкоголь для тонкой гравировальной работы вреден, а с другой стороны знал, что иначе никакого делового контакта не достичь.

– Знаешь, Лёха… врать не буду, приехал по делу. Тут такая беда случилась…

И я рассказал Лёхе всё. От начала и до конца. Тот внимательно слушал меня, не перебивая и не предлагая выпить, и лишь задумчиво крутил в руках хлебную корку.

– Ну… понятно мне всё. И что же твои командармы… Или ты сам хочешь? Чтобы я за пару дней вырезал сам себе года три-четыре общего режима? А то и строгого… Борисыч, я криминалом не занимаюсь… А вообще, ты с чего взял, что я резьбой-то балуюсь? Я в рыбном порту работаю, кстати…

Я огорчённо развёл руками.

– Да я и не знал, где ты вообще сейчас! Поджало вот… нашёл… да я сам бы и не догадался к тебе ехать… старпом, дурило, твой экслибрис вспомнил… Ну, нет, так нет… Поеду гравёра искать… Неразборчивого…

Леха налил мне рюмку и плеснул себе.

– Да не гони ты… вечер уже… кого ты сейчас найдёшь-то? Давай-ка ещё по одной… Тебе сколько Родина на это шулерство-то выделила?

Я опрокинул рюмку.

– Да так… Тысяч пять есть…

Лёха задумчиво покрутил в руках свою нетронутую рюмку.

– Негусто… Вряд ли кого найдёшь, под статью за такие деньги идти…

Потом он встал, прошёлся по кухне.

– Ладно, ты закусывай пока, я сейчас… – и ушёл в комнату.

Я налил себе третью, решив на этом закончить. Выпил её, закусил, и узрев на подоконнике пепельницу, закурил. Лёхи не было минут десять. Потом он вернулся и сел напротив меня.

– Значит так, Борисыч! Я берусь за это. И не потому что хочу неожиданных бабок срубить с вас, раздолбаев, а только оттого, что сам из этой системы, и знаю, какой бардак там был, есть и будет. Условия такие: пять штук плюс три литра шила. Не «Рояля» какого-нибудь, а настоящего корабельного медицинского шила. За работой приезжай завтра вечером. Сюда. Примерно в это же время. Ну, естественно, с деньгами и жидкостью… Идёт?

Откровенно говоря, я совсем не верил в то, что мы найдём хоть кого, кто возьмётся за эту очень незаконную работу, а на дилетанта и любителя Лёху, я тем более не рассчитывал, и ехал к нему, скорее руководствуясь чувством долга перед командиром, а не трезвым расчётом.

– Согласен!

– Давай образцы-то…

Я отдал ему папку с бумагами и начал прощаться.

В Гаджиево мы вернулись в начале одиннадцатого и сразу заехали к командиру домой, чтобы доложиться о результатах. Командир молча выслушал. Кивнул головой и написал записку старпому насчёт спирта. Как я понял, после нашего отъезда был произведён ещё один штурмовой поиск печати во всех возможных и невозможных местах, и её, естественно, не нашли. Поэтому то, что мой друг согласился, было воспринято командиром хоть и без энтузиазма, но со скрытой надеждой. Утром Костиков подхватил меня на посту ВАИ, и мы поехали в Оленью губу на корабль. Старпом встретил нас с видом человека, недоповесившегося накануне. Видно было, что вся эта история грызла его всю ночь, спать толком не дала, и вообще, с каждым часом безвозвратно убивала его тонкую ранимую психику. Спирт Александр Сергеевич выдал безропотно, даже особо не наблюдая, сколько я наливал, что дало мне лишних пол-литра качественного государственного продукта в личное пользование. После этого я объявил себе и Костикову выходной день до вечера, и, условившись встретиться у поста ВАИ в восемнадцать часов, мы вернулись в Гаджиево и разошлись по домам.