Сергей Шапурко - Чайки за кормой (сборник)

– Это связано с выборами?

– С этим я и сам как-нибудь справлюсь. Я же говорю – развлечься надо. Оплата будет хорошей.

– Наличными?

– Безусловно.

– Что надо делать?

– Все знают, что счастье – не в деньгах, но наиболее талантливые стремятся убедиться в этом лично, – на время ушел от прямого ответа Мондель.

Выйдя из театра, Харитон взял под руку Людмилу и повел огнедышащую женщину в ее «хижину».

– День пропал не зря, – подводя черту под сутками, сообщил соискатель кресла мэра вслух.

Женщина думала о своем и в смысл фразы вникать не стала.

«Шел ведь насладиться прекрасным. А выискал почему-то телесное. Но Колумб ведь тоже не Америку искать поплыл», – размышлял Мондель, идя по ночному городу.

У Людмилы, которую Харитон взял под руку, мысли приобрели форму цветных картинок и на слова не переводились.

Сроки поджимали – до вторника оставалось все меньше времени.

Мондель шел по рынку, старательно обходя лужи и пропуская возбужденных домохозяек. На его лице разлилась улыбка – он вспомнил эпизод с приобретением одежды.

Рынок пел и голосил, обменивая полезные витамины на неопрятные, с огромным количеством микробов, бумажные деньги. Жужжали, словно опылители-шмели, гордые дети гор, бегая за покупателями и весьма экспрессивно предлагая свой товар. Чирикали рано состарившиеся за прилавками обмотанные платками матроны. Звенели детскими голосами только входящие в рынок молодые девушки – продавщицы цветов.

Мондель подошел к крепкой на вид бабусе и спросил:

– Почем лучок, любезная?

– Пятнадцать рубликов прошу, милок.

Независимый кандидат сделал паузу и, слегка приблизившись к торговке, спросил:

– Это сколько тебе пучков продать надо, чтобы с голоду не помереть?

Бабушка была рада поговорить и к вопросу, несмотря на его остроту, отнеслась благосклонно.

– Если продать не смогу – сама тот лук и съедаю. Тем и живу.

– Занятно… – сказал Харитон и, перейдя на конспиративный шепот, спросил:

– А деликатесов отведать не хотелось бы? Икры там, бананов с лососем?

Бабушка спокойно отнеслась к неожиданному вопросу.

– Зубочков-то уже нет, сынок. Хотя желание осталось.

– Ну, и то хорошо, – промолвил Мондель и выжидательно затих.

Бабушка поперекладывала пучки с места на место и ласково спросила:

– Так про икру-то что?

Харитон лениво зевнул, расправил плечи и ответил:

– С икрой могу помочь, бабуля. Ну и ты мне поспособствуй.

– А я-то как смогу?

– Ты тут, почитай, всех на рынке знаешь?

– А то как же! Не первый год.

– Разговоры разговаривать тоже, поди, любишь?

– И это правда.

– Так вот. Тут такое дело. Я недавно в бане был.

– Хорошее дело, ничего сказать не могу. В нашей Центральной, в которой котельная два года назад горела?

– В ней, в ней! Не перебивай! Так вот, был там и Петр Дормидонтович.

– Это Гогиев, что ли?

– Ну да! Хозяин вашего рынка.

– Хороший человек. Хочет в мэры идти, слышали уже.

– Вот у этого хорошего человека – хвост!

– Чего?! Какой такой хвост?

– Самый обыкновенный. Вернее – необыкновенный. Как у обезьяны, только покороче. Из парной он выходит, поворачивается – а сзади хвост. Сам видел.

– А может не хвост то?

– Я бабуля человек еще не старый, как ты сама видишь. И перед от зада отличить еще могу.

– Боже святы! Что же это получается тогда?!

– То и получается…

– Ай-яй-яй! Нехорошо-то как!

– Так что, бабушка, ты уж подружкам своим расскажи про сей необыкновенный случай.

– Всенепременно, всенепременно…

Мондель уже собирался уходить, не без оснований полагая, что дело сделано. Но бабушка так не считала и остановила его вопросом:

– Про икру-то не забыл, милок?

– Как же, забудешь тут! – недовольно промолвил Мондель и положил на прилавок тысячную купюру.

В мгновение ока денежка перекочевала куда-то за бесчисленные одежды бабули.

«Теперь и с гарантией», – подумал Мондель и, не прощаясь, покинул рынок.

К вечеру удивительную новость знал весь город. Никто, конечно, не поверил, но неприятный осадок остался у всех. На политической карьере Петра Дормидонтовича можно было ставить тяжелый металлический крест.

Когда слухи дошли и до него, он первым делом удалился в ванную комнату. Там он разоблачился и долго ощупывал свой копчик. Не найдя ничего предосудительного, он надел штаны и сказал:

– Вот сволочи!

Сразу же после рынка Мондель направился на вагоноремонтный завод. Это, видимо, важное производство находилось на самом краю города, поэтому пришлось брать такси.

У Харитона не было вагонов и по этой причине не было необходимости их ремонтировать. Но дело у него на заводе намечалось – одним из кандидатов в мэры числился токарь Вениамин Выпростовский.

На проходной Мондель спросил у одинокого охранника:

– Ремонтируете?

– Только китайское. Остальное само работает, – ответил секьюрити.

– И тут – великодержавный шовинизм и агрессивное презрение к инородцам.

– Что вы говорите?

– Токаря Выпростовского где найти?

– Вон, справа, механический цех. Туда идите.

«Труд облагораживает человека. Что ж, пойдем посмотрим на благородных», – подумал Мондель, заходя в огромное здание, называемое «механическим цехом».

Найдя рабочего, независимый кандидат похлопал его по плечу и, покрывая гул токарного участка, крикнул в ухо Вениамину:

– Пошли перекурим. Разговор есть.

В курилке людей не было, и обозначению позиций сторон никто не мешал.

Буквально через пару минут разговора Мондель узнал потрясающую деталь.

– Приходят ко мне три незнакомых человека, – рассказывал токарь, – с ними начальник нашего механического цеха Железняк. Говорят мне, будешь, мол, кандидатом. Ну, а я что? Раз начальство говорит, значит надо. А потом, уже вечером, себе думаю: каким кандидатом? Я в молодости волейболом занимался. Первый разряд был. Думаю, может за первенство города, что в 85-м году выиграли, кандидата в мастера спорта присвоили. Вот и в шахматы играл, помнится. В походы три раза ходил, опять же…

Харитон не выдержал:

– Ты тут комедию мне, что ли, ломаешь?! Кандидатом в мэры тебя зарегистрировали, дурья твоя башка!

– В меры? Это кто городом командует? Нет, в меры я не пойду – мне болты точить надо.

– Так ты и не догадывался?!

– А откуда мне знать? Я в делишках ваших темных не разбираюсь – я работаю!

– В комсомоле состоял?

– Состоял. Но без удовольствия…

– Понятно. Работай и дальше, все только «за». Но о том, что в «меры» не согласен, надо будет бумажку написать.

– А чего это они мне про кандидата-то не растолковали? – возмутился рабочий.

– Мне это все, как раньше говорили, до лучины. Ты мне бумагу напиши, а потом тут со своими князьками разбирайся.