Андрей Дубинский - Черная цитадель

– Умер?

– Умер, умер. Садись в машину, все расскажу.

Они сели в машину. Девушка ткнула пальцем в какую-то кнопку, и в машине загудели гитарные аккорды. Хриплый голос завел тошнотворную песню о бандитских делах.

– Ой, извини.

Валькирия поколдовала над панелью, и машину залила классика.

– Так лучше.

Сделала тише.

– Жили-были, умерли-бумерли… ждешь объяснений?

– Жду.

Стон виолончели терся об стекла и просился наружу, в вечер.

– Я валькирия. Забираю павших, извини, жлобов и отвожу в «Валгаллу». Так как сектор работы мне достался специфический, то и в оформлении работы есть специфика. Начиная от моего внешнего вида и заканчивая точкой назначения. Роскошное казино, масса выпивки, табуны легких девочек и – время от времени – драки со слабыми, один размазывает по стенке двадцать соперников и долго хвастается победой перед такими же вояками. Районные. Сладкий мёд, отрубание кос, боевые песни – не тут, не для них.

Саша отвлекся от изучения страшной раны в животе и поинтересовался:

– А я тут при чем?

– Да ни при чем. Ошиблась я. Теперь вижу, ты не той кости. Другой. Глаза умные. Программист? Юрист? Проектант?

– Инженер-технолог.

– А почему тут жил?

– А сколько квартиры в других районах стоят, знаешь?

– Хм… извини. А лысый почему?

– Химиотерапия.

– Опухоль?

– Была начальная стадия. В семнадцать.

– А сейчас?

– Двадцать пять.

– Рано…

Помолчала, глядя в окно. Слабый дождь прошил вечерний воздух и лениво зашлепал по пыли.

– Ладно, поехали.

– Куда?

– В «Валгаллу»

– Я не хочу в ту «Валгаллу».

– Поздно. Ничего не изменишь.

Саша заорал:

– Слышишь, я не хочу к этим!

В машине гулко грохнуло, и во все стороны брызнул яркий свет. Там, где мгновением раньше сидела пошлая крашеная блондинка, сейчас источала сияние великолепная дева в зеркальных доспехах. Ледяные глаза, тонкое лицо.

– Ничего не изменишь, Александр. Ничего.

– Нет!

– Да. Время.

Взревел мотор, и черный металлический зверь унесся в небо, заглушая своим рычанием отчаянные крики и стук кулаков по стеклу. Дождь стал сильнее, старательно убирая следы и запахи того, кто уже не вернется.

Сон не шел. Настя ворочалась с боку на бок, уже несколько раз пыталась начать читать нудную книгу, чтобы сморить себя, и откладывала ее в сторону. Глаза слипаются, голова чугунная, но сна нет.

Как хочется есть. О господи, как хочется есть. Съесть хоть что-нибудь. Кусок хлеба. Сыр. Заварное. Корейской морковки. Хоть крошку. Присутствие холодильника в кухне ощущалось почти физически – всего пятнадцать шагов, пятнадцать шлепков мягкими тапочками по ламинату.

Настя повернулась (под тяжелым телом жалобно скрипнул диван) на другой бок и в мазохистском упоении стала вспоминать, что в холодильнике.

Баночка с тертым салом. Белые комки, присыпанные специями и травками – намазать бы на попку черного хлеба да впиться зубами. Куриные ножки в горчице, утром приготовила в духовке. С хрустящей корочкой, нежная плоть отслаивается от тонких косточек – нужно лишь чуть потянуть зубами, едва-едва потянуть. Соления – целая батарея банок и баночек с огурцами, помидорами, перцем – толкотня вкусов, каждый кусочек стремится устроиться поближе к стеклянной стенке – «вот он я, вот прямо здесь, вытащи меня». Наваристый, жирный суп – зачерпывать ложкой со дна и глотать, постанывая от удовольствия. А потом вымазывать дно тарелки куском хлеба и быстро, пока не пришло ощущение сытости, есть. Свернувшаяся змея домашней колбасы – злой, чесночной, жирной. Отрезать кусок и – без хлеба, торопясь, будто сейчас отберут. Господи, да там на каждой полке столько всего. Дура, дура. Зачем пошла? Зачем согласилась? Разве нельзя по-другому? Господи, как живот-то урчит.

Стала снова прокручивать ленту произошедшего сегодня. Тесная комната в Центре коррекции веса. Двадцать женщин, жаждущих похудеть. И откровенно тучные, и вообще-то нормальные аппетитные женщины с волнительными округлостями в нужных местах, поддавшиеся общему психозу. Настя пришла с подругой, скорее за компанию. Никогда с весом не боролась, давно махнув рукой на все. Кому надо – оценит.

Неприятный запах в комнате. Тонкая женщина с птичьим лицом, злые движения и острые глаза – убеждает, гипнотизирует, увещевает.

Методика была обманчиво простой – просто не есть. Не есть ничего. На протяжении долгого времени. Две женщины отказались и ушли. Оставшиеся восемнадцать и Настя (дура! дура!) в их числе подписали соглашение. Не есть в течение четырнадцати дней – правило, «соблюдение которого Центр обязуется обеспечить». Только питье и витамины. Только питье и витамины. Эта птичья женщина была настолько стремительной, настолько убедительной… сейчас все выглядело глупо, глупо.

Настя очнулась от воспоминаний. О господи. Погрузившись в воспоминания, она лунатично пришла в кухню. И открыла холодильник.

Еда манила. Немножко. Чуть-чуть. Кусочек. Маленький. Крохотный. Всего кусочек. «Кусочек», думала Настя, отламывая от сыра прямо в холодильнике. «Кусочек», подумала Настя,

рассматривая его – близко, прямо перед глазами.

– Один кусочек, – застонала она, медленно поднося сыр к губам.

Хлопнуло окно, и в комнату влился запах. Знакомый запах. Неприятный, гнилой, неописуемо чуждый. Мелькнуло, ударило по пальцам.

Та самая, из Центра. Стоит, дышит тощей грудью, в руках – пакет, набитый едой. Прячет Настин сыр в пакет. Быстро огляделась по сторонам и отрывисто, резко:

– Мы гарантируем соблюдение условий соглашения.

И прыгнула в окно.

Настя, скорее всхлипнув, чем вскрикнув, подбежала к окну и навалилась дрожащим животом на подоконник. Всего второй этаж, но все же. Разбилась?

На крыше киоска под окнами тощая женщина, присев на корточки, хватала руками еду из пакета и быстро глотала, время от времени мотая головой из стороны в сторону. Почувствовав Настин взгляд, подняла голову вверх и засмеялась с набитым ртом. Даже не засмеялась – заклекотала.

– Мы гарантируем соблюдение условий Соглашения, толстуха! Гарантируем! Тебе плохо? Ты страдаешь? Ты обязалась страдать две недели!

Потом вдруг подпрыгнула, по-птичьи взмахнула тонкими руками, и упала-присела на подоконник. Глаза в глаза. И снова клекот, зловонное дыхание:

– Или ты готова страдать больше? Хочешь стать мной?

– Карина?

– Сергей?

Мужчина в изящно небрежном костюме пожал руку белокурой красавице. На ее тонком запястье тихо звякнуло украшение, невесомая нить с капельками алмазов.

– Вы звонили в среду?

– Да, по поводу шелка.

– Идите за мной.

Мужчина пошел следом за холодной царицей. Полумрак салона, в темноте угадывается какая-то мебель, у дальней стены, на лакированной полке – отрезы ткани под яркой лампой.