Стивен Фрай - Троя. Величайшее предание в пересказе

– Калхас, – сказал он, – ты одарен взором, проницающим непроглядные замыслы бессмертных и проявления Рока. Скажи, за что карают нас этим дождем погибели? Какого бога обидели мы и как можно это исправить?

Калхас сплел и расплел пальцы.

– Говори! – велел Ахилл.

Калхас опечаленно покачал головой.

– Хочешь сказать, что не ведаешь?

– Милый сын Пелея, ведаю я даже слишком отчетливо, – ответил Калхас, – но есть здесь такие, кто не пожелает услышать правду. Если скажу прямо, боюсь, это взбесит того, кому достанет власти убить меня за то, что я открыл свое знание.

– Любому, кто посмеет угрожать хоть единому серебряному волосу на твоей голове, сперва придется иметь дело со мной, – заявил Ахилл. – Клянусь в этом. Ты под моей защитой. Говори вольно.

От этих слов Калхас приободрился.

– Хорошо же, – молвил он. – Случившееся вполне ясно. Сияющий Аполлон ответил на молитвы слуги своего Хриса, чью дочь царь Агамемнон отказывается возвращать. Эта напасть – кара Аполлона за то, как мы обошлись с тем, кто дорог Аполлону. – Тут он нервно глянул на Агамемнона. – Не прося никакого выкупа, ты обязан вернуть Хрисеиду ее отцу, Царь людей. Когда совершишь это и принесешь жертвы Аполлону – лишь тогда хворь уйдет.

Агамемнон изумленно вытаращился.

– Что-что?

– Пока Хрисеида остается в твоей свите, болезнь продолжит бушевать.

– Всякий раз, когда я прошу тебя о пророчестве, – проговорил Агамемнон, постепенно заливаясь краской, – всякий клятый раз выходит сплошной мрак и ужас. Твои советы вечно сводятся к тому, чтоб я чем-нибудь пожертвовал – моей дочерью, моим золотом, моей свитой… Вечно я крайний. Никогда не какой-нибудь другой царь или царевич – всегда я . Почему я должен терять Хрисеиду? Она красивая, мудрая, сообразительная и сноровистая. Она мне дороже моей жены Клитемнестры в Микенах. Я ее заслужил. Она моя по праву. А ты, значит, осмеливаешься наказывать мне, чтоб я ее вернул за так? Без малейшей выгоды? Да тебя удавить надо за твою наглость.

– Ты в своем праве, владыка, – невозмутимо отозвался Калхас, – но ты, надо полагать, помнишь, что Ахилл только что пообещал за меня вступиться. Это, вероятно, тебе захочется обмозговать, прежде чем поднимать руку в гневе.

Ахилл встал перед Калхасом, скрестив на груди руки.

То, что верховный царь крепко не в духе, теперь уже стало зримо всем, однако ему достало инстинкта самосохранения, чтобы удержаться от физической стычки с человеком, который, как он понимал, одолеет его в любом виде рукопашного боя. Кроме того, в самом сердце своем понимал он и другое: Калхас, должно быть, прав. Он всегда прав. Однако сочетание вызывающего блеска в глазах Ахилла и осознания, что Хрисеиду придется отдать, оказалось для Агамемнона чрезмерным. Так принизить его не только при всех владыках и военачальниках у себя в войске, но и при их стражниках и штабных – несносное оскорбление гордости и достоинства. Весть об этом – несомненно, преувеличенная, чтобы выглядел он еще глупее и беспомощнее, – разлетится по всему лагерю быстрее лесного пожара, быстрее этой клятой хвори.

– Хорошо же, – произнес он наконец, надеясь, что прозвучало со сдержанным или даже скучающим великодушием. – Одиссей, возьми корабль и верни девушку отцу, но в возмещение пусть позволено мне будет взять себе в наложницы другую. Это по правде, верно?

Остальные согласно закивали.

– Справедливо, – сказал Менелай.

– Хорошо, – молвил Агамемнон. – Тогда выбираю я девушку, на какую глаз положил Ахилл, – Брисеиду, так ее звать, кажется?

– Ой нет, – произнес Ахилл. – Ни за что.

– Не я ли командующий ахейской армией? Почему это расставаться с сокровищами ради общего блага всегда приходится мне? Беру Брисеиду. Решено.

Ахилл взорвался яростью.

– Ах ты свиноглазый куль пьяного дерьма! – С этими словами он выхватил меч и выдал залп пенно-плевого бешенства прямиком Агамемнону в лицо. – Ах ты ублюдок беспородной сучки… Да как ты смеешь! Я приплыл за тобой куда ворон костей не носит, чтобы помочь вызволить твою невестку. Лично мне троянцы ничего плохого не сделали, но и сам я, и мирмидоняне мои ежедневно рискуем жизнью ради тебя и твоего брата. Когда я последний раз видел тебя в доспехах, идущим на смерть? Тебя надо прикончить – как подлого, жалкого, смрадного, трусливого пса.

И Ахилл действительно нанес бы Агамемнону смертельный удар, не сходя с места, не прозвучи из глубин в нем самом голос Афины:

– Ради меня, Ахилл, и ради Царицы небес, любящей равно и тебя, и Агамемнона, убери меч! Поверь, настанет день, когда обретешь ты славу, какой не доставалось никому прежде, но сейчас наберись отваги отступиться.

Ахилл глубоко вздохнул и сунул меч в ножны. Тихо, а потому с еще более устрашающей силой произнес он:

– Возьмешь у меня Брисеиду – и не видать ни тебе, ни армиям союза ни Ахилла, ни мирмидонян его.

Для Агамемнона же никакой внутренний голос божественного спокойствия и разума не прозвучал.

– Плыви себе прочь, мальчишка! – заорал он. – Обойдемся без твоих чар, чванства и помпы. Не нужен ты нам со своими мирмидонянами. Ты, может, и золото, а мы сирая-убогая бронза, но спроси у любого воина, из какого металла они предпочтут себе меч или наконечник копья – из благородного золота или из бронзы. Катись отсюда и предоставь воевать настоящим мужчинам.

Не успел распаленный Ахилл ответить, как выступил вперед Нестор, вскинув руки.

– Прошу вас, прошу вас, прошу! – заговорил он. – Послушай вас сейчас Приам с Гектором, они б хохотали, радуясь и торжествуя! Они бы смеялись и ликовали! Ибо если двое величайших мужей наших войск вцепляются друг другу в глотки, это погибель всему благородному делу, какое мы поклялись совершить. Послушайте меня, я видал в этом мире больше лет, чем оба вы, взятые вместе. Я воевал с дикими кентаврами в горах вместе с Пирифоем и Тесеем. Я участвовал в охоте на неукротимого Калидонского вепря и в походе за Золотым руном в Колхиду, бок о бок с каждым героем, о каких вам доводилось знавать [134]. Поверьте мне, когда говорю вам: подобные междоусобицы – угроза для нас пострашнее даже мора, насланного Владыкой Аполлоном. Агамемнон, великий властитель! Выкажи силу и мудрость. Отступись от Хрисеиды…

– Разве не сказал я уже, что отступлюсь?

– …и согласись не искать ей замены ценой Ахилловой добычи. Ахилл, пади на колени пред своим военачальником. Царственный и божественный скипетр в руках его сообщает нам, что Агамемнон есть наш царь царей, помазанник Зевса [135]. Признай его. Если обниметесь, не проиграть нам.

– Да-да, все это мило, – произнес Агамемнон, опередив Ахилла, – но этот избалованный паскудник восстал против меня. Считает, что это он у нас ключ, каким отопрем Трою и освободим Елену. Войско должно внятно понимать, кто тут командует. Обойдемся без него и его капризных истерик.