Андрей Смирнов - Дон Корлеоне и все-все-все. Una storia italiana

И весьма друг другу понравились. У американцев были деньги и рынки сбыта, у сицилийцев — территория и полный контроль над ней. Через Атлантику протянулись первые мостики международного мафиозного экономического сотрудничества. Правда вот, возникла непредвиденная помеха.

1904 год, Лозанна, Швейцария.

За столом в гостиной небольшой квартиры сидит женщина и читает газету «Искра». Дверь открывается, входит молодой человек.

— Ну наконец-то! — восклицает она. — Таки я уже начала волноваться!

— Проклятые империалистические милитаристы выпустили ордер на мой арест за уклонение от призыва. Пришлось усилить конспирацию. Нет войне!

— Миру — мир!.. — машинально подхватывает женщина. — Но не будем отвлекаться, продолжим наши уроки. Итак, как сказать по-немецки «пролетарии всех стран, соединяйтесь»?..

Её зовут Анжелика Исааковна Балабанова. Она из Чернигова, убеждённая феминистка и социалистка, большая подруга Клары Цеткин и Ленина. Впрочем, товарищ Балабанова — лишь эпизодический персонаж нашего рассказа.

А вот молодой человек… Что ж, знакомьтесь: несгибаемый борец за дело рабочего класса, потомственный пацифист, воинствующий атеист и начинающий журналист на пороге блестящей карьеры. Бенито Амилькаре Андреа Муссолини.

В социалисты Бенито подался не по своей воле. Его покусал собственный папаша. Он, папаша, трудился кузнецом в деревне Довиа, что в Эмилии-Романье, и любил встречать клиентов словами: «Добрый день, уважаемый эксплуататор-мироед, чем могу быть полезен?» Местная буржуазия не умела по достоинству оценить этот пролетарский порыв и спешила воспользоваться услугами других кузнецов. Поэтому семейство Муссолини жило бедно.

Сказывалось это и на юном Бенито. Одноклассники в школе дразнили и обижали его. Однако тот не унывал и уже с десятилетнего возраста обучился при всяком удобном случае втыкать в обидчиков нож. За это учителя его ругали и даже оставляли на второй год.

При виде такого несовершенства мира Муссолини не закрыл очи. Наоборот: решил исправить систему изнутри и по окончании школы возжелал избрать карьеру учителя младших классов, дабы нести детишкам разумное, доброе, вечное. Но итальянскому государству не нужны были хорошие учителя. Ему требовались хорошие солдаты. Ни в одну школу на работу Муссолини не взяли, зато прислали рекрутскую повестку.

В Бенито боролись два противоречивых чувства. С одной стороны, служба в армии претила его твёрдым пацифистским убеждениям. С другой же — горячая итальянская душа требовала подвигов. В качестве компромисса Муссолини сформировал из себя армию одного человека и в июле 1902 года, без объявления войны, вторгся в Швейцарию. Швейцарские миграционные власти грудью встали на защиту рубежей родины. Но силы были неравны. Не успевали они в очередной раз выставить настырного гастарбайтера за дверь, как тот уже влезал в окно.

В перерывах между беготнёй от полиции и занятием вакансий дорожного рабочего и официанта Муссолини исхитрялся отправлять в газеты статьи, в которых обличал тяжёлое положение рабочего класса в целом и мигрантов в частности, требуя предоставления последним субсидий, дотаций и преференций. Бойкое перо начинающего журналиста привлекло к нему благосклонные взгляды местной интеллигенции. Профессорствовавший в Лозаннском университете Вильфредо Парето обучал его закону имени себя.

— Так это получается, — спрашивал у него Бенито, — что если каким-нибудь образом избавиться от бесполезных восьмидесяти процентов людишек, оставив лишь полезные двадцать, то наступление светлого социалистического будущего окажется уже не за Альпийскими горами?

— Слова не мальчика, — отвечал Парето, — но великого государственника!

Товарищ же Балабанова преподавала Бенито основы феминизма и немецкий язык, попутно разбив ему сердце. Придерживайся Анжелика Исааковна более традиционных взглядов на брак и семью, — история Италии, да и всего мира, могла бы сложиться совсем иным образом. Но увы… Огорчённый Бенито попытался найти утешение в тяготах и лишениях военной службы, с каковой целью в декабре 1904 года вернулся в Италию, где присоединился к берсальерскому полку.

Пару лет спустя, уволившись в запас, Муссолини наконец-то получил вожделенную должность школьного учителя. Деятельность его на этом поприще вызывала полярные оценки. С одной стороны, он пользовался большим успех у детишек, которых учил атеизму и прочим запретным — но оттого не менее интересным — словам. С другой же — встретил горячее неодобрение родительского комитета. Тем паче что журналистику он вовсе не забросил, мало того, бумагомаранием не ограничивался, но активно участвовал в акциях прямого социалистического действия, типа организации забастовок и проведения несанкционированных митингов, периодически присаживаясь за это в тюрьму на пятнадцать и более суток.

По этой причине он был вынужден часто менять школы и переезжать с места на место. До тех пор, пока в феврале 1909 года судьба не занесла его в Тренто. Где мировоззрение Муссолини в первый, но далеко не последний раз сделало крутой поворот. Ибо там, в Тренто, водились ирредентисты.

Тут нужно пояснить политико-географическую ситуацию. Как мы уже знаем, Италия — государство очень молодое. На момент описываемых событий было ему всего-то около пятидесяти лет от роду. Ещё живы были те, кто воочию видел дней Гарибальдивых прекрасное начало. У остальных же — имелись даже не деды, а отцы, воевавшие за освобождение от иностранной оккупации. Потому национально-патриотические настроения в итальянском обществе, как, думается, и в большинстве новорождённых государств, были крайне сильны. Что же до Тренто, то его Гарибальди, увлечённый идеей фикс об освобождении Рима от пап, присоединить к Италии то ли не успел, то ли позабыл. А посему область Трентино — Альто-Адидже всё ещё входила в состав Австрийской империи под названием Южный Тироль.

Во времена приезда Муссолини бо́льшая часть тамошнего италоязычного населения хоть и ворчала слегка на австрийцев, но присоединятся к Итальянскому королевству не рвалась, полагая, что при австрийском владычестве есть какой-никакой орднунг и стабильность. Имелась, однако, пусть и малочисленная, но весьма шумная группа активистов, которая размахивала итальянскими триколорами и заявляла, что Тренто — это terra irredenta — «неискупленная», то есть не освобождённая ещё исконно итальянская земля. Вот они-то и именовались «ирредентистами».

Интересно, что сорок с небольшим лет спустя ситуация развернётся на сто восемьдесят градусов. По теперь уже итальянскому Тренто с криками: «Отдайте наш Зюдтироль!» — будут бегать другие активисты, немецкоязычные. И не просто бегать, а устраивать маленькую партизанскую войнушку со взрывами, перестрелками и трупами. Собственно, они и до сих пор там бегают, правда, стрелять прекратили в конце 80-х годов. Короче, не везёт как-то этому Тренто. Но вернёмся к нашей истории.