Дмитрий Горчев - Понаехавшие [сборник]

Вот возник конфликт вокруг Жёлтой Машинки (их вообще-то дохуя, этих машинок, но попалась жёлтая). Сначала мой мальчик ею жужжал, потом отвлёкся и её заграбастал мальчик Степан и стал жужжать очень демонстративно: а вот теперь это моя Жёлтая Машинка, а у тебя нету Жёлтой Машинки! Крутил её у Мити под носом: смотри, какая у меня замечательная Жёлтая Машинка! Митя рыдал.

И как ему объяснишь, что самое правильное в таком случае – это сказать «а засунь ты эту машинку себе в жопу». Не от злости сказать и не от зависти, а потому что жёлтая эта машинка тебе действительно нахуй не нужна.

Потом Митю увели в гости к соседям, а мальчик Степан остался со своей Жёлтой Машинкой. Пять минут он ещё по инерции жужжал, потом машинку бросил и совершенно про неё забыл.

Потому что есть такие предметы, которые имеют ценность только тогда, когда кто-то завидует их обладателю.

Ну вот, например, личная блондинка только что из солярия с накладными ногтями и замысловатым узором на лобке имеет смысл только до тех пор, пока кто-то из посторонних мечтает её выебать. А так – дура-дурой и даже хуй на неё не стоит.

Заехали тут вместе с гостившим у меня хорошим человеком Лёшей в Старосокольники.

Там целая история есть про то, как барыня, которая имела имение в Сокольниках, не пожелала, чтобы мимо её окошка стучали поезда, и выделила государственным людям надел где-нибудь подальше от своего дома. Там и образовался железнодорожный узел Новосокольники. Как раз там-то и шли кровопролитные бои в Великую Отечественную, а про старые Сокольники все давно забыли.

Теперь там что-то вроде нашей деревни, только хуже. Из твёрдо стоящих на ногах жителей удалось обнаружить только одну пенсионерку, которая и указала нам путь.

Да, а ездили мы по пчеловодческим делам. В пчелином магазине, что при въезде в Новосокольники, продавщица рассказала, что, мол, вот, тут помер недавно один крупный пчеловод и жена его теперь распродаёт то, что от него осталось.

Мы ожидали, конечно, что выйдет к нам ветхая старушка в траурном платочке, ан нет – вышла свеженакрашенная барышня моих примерно лет в кокетливой маечке с голым животом, и ничего она продавать не собирается, потому что сама прекрасно с ними управляется.

Лёша, как потомственный пчеловод, затеял с ней разговор о вещах, мне решительно непонятных: о семьях, рамках, матках, взятках, детках, трутнях, медоносах и вообще непонятно о чём.

Нет, я, как человек слегка просвещённый, знаю, что пчелиная семья – это коллективный разум, но никогда не думал, что этот разум такой сложный.

В конце разговора барышня сказала: «Заводите, только если очень хотите. А если не хотите, то ничего не получится».

Я всё-таки рискну, пожалуй. Первых наверняка загубим, если без экспертных консультаций. А там посмотрим.

Всякий раз, когда я возвращаюсь в деревню даже после краткого отсутствия, мне приходится устанавливать интернет (а вот хуй вам, а не с заглавной буквы) так, как будто его тут никогда не было.

Раньше, пока рецидивист Лёша не похитил мой ноутбук, установка интернета состояла в хаотическом передвижении по дому трёх поставленных друг на друга табуретов с ноутбуком наверху: глядишь, где-нибудь да заработает.

После же того как злодейский рецидивист всё украл, задача несколько упростилась: я купил мегафоновский модем и теперь только всего и нужно, что его правильно позиционировать, то есть расположить под нужным азимутом относительно очень далёкой башни.

Обычно это удаётся с пятого-шестого вскарабкивания на лестницу, но за нынешнее дождливое лето яблоня у дома так разрослась, распустила столько листьев и принесла столь обильные плоды, что всякий сигнал в них решительно глохнет.

Хотел уже было её спилить, но пожалел, тем более что ножовку хуй найдёшь.

Зато нашёл в рюкзаке шуруповёрт, вкрутил шурупы куда нужно, натянул обнаруженную на шкафу верёвку, при помощи деревянных граблей повесил на неё модем и оп-ля: вот уже и написал сообщение.

Сходил, как у нас тут выражаются, в грибы.

Встретил необычайное количество гигантских мухоморов. Однако же не стал следовать советам В. О. Пелевина и поэтому никаких зиккуратов и богинь не наблюдал, за исключением разве что соседской козы, которая, завидев меня, совсем как женщина присела на корточки и напустила огромную лужу.

Обнаружил также невообразимое количество маслят (хоть жопой жри, как говорили в моём детстве), но нам, за нынешнее лето вусмерть перекормленным грибами, маслёнок кажется грибом презренным и недостойным к нему нагибания. Из приличных же грибов нашлись четыре подосиновика и один белый: слишком мало для засушки и слишком много для еды – глаза бы мои уже на эти грибы не смотрели.

Растопил в честь приезда гостей баню.

Печка в бане поначалу довольно изрядно дымит до тех пор, пока, как мне объясняли, в трубе не пробьётся некая воздушная подушка.

Из-под пола вылезло столько бабочек, что я выносил их горстями.

Баня же, истопленная на чистой берёзе, – это самоубийство и кровавый пиздец. Я обычно разбавляю берёзу ольхой, но тут привалила целая машина вдоль-железнодорожных вырубок, так что можно не экономить.

Я сначала думал, что подохну, но потом ничего – акклиматизировался. Не знаю, чего уж там подумали соседи, но крики, стоны и вениковый хлёст наверняка можно было услышать даже из проходящего в четырёх километрах поезда в город Львов. Вообще я так думаю, что русская баня придумана для того, чтобы русские люди хоть как-то отрабатывали свою вековечную вину перед прогрессивными народами.

Наблюдал возле сарая поучительную картину: шершень, намертво влипший в паутину, с аппетитом пожирал хозяина этой паутины.

Как говорил один утонувший в сортире поэт-сквернослов: «Наутро там нашли два трупа». Или их было три? Лет уж тридцать произведение про Луку Мудищева не перечитывал, ибо незачем его перечитывать.

Вчера в городской квартире завёлся кот без имени и фамилии, и маленькому мальчику поручили его как-нибудь назвать. «Один», – сказал мальчик. Потом понял, что это не очень кошачье имя. «Семь-два», – сказал он, подумавши. Это была мысль в правильном направлении.

В конце концов кота назвали Семь-сорок, для краткости Сёма.

Должен же быть в доме хоть один еврей для того, чтобы во время приступов животного антисемитизма орать: «Опять под кресло нассал, жыдовская ты морда! В кране! Где вода в кране?! Почему отопление ещё не включено?!»

А ещё я сегодня утром вдруг, впервые за много лет, почувствовал себя в Москве хорошо.