Иль Канесс - Оформитель слов

– Зря мы приехали… Надо было на вокзале ночевать.

– Поздно. Надо идти.

– Может, вернемся к трассе и уедем обратно в райцентр? Или попросим, чтобы нас довезли до деревни.

– Я обратно не пойду.

– А если мы замерзнем?

– Не замерзнем.

Я решительно зашагал дальше. Оглянулся. Он стоит.

– Юра!

Он же, сомневаясь, энергично вертел башкой, как покореженный Индюренс в Интерстелларе, готовясь отправится хоть на орбиту, лишь бы никуда не идти.

– Юра!

Тащить на себе этого задорного мальчишку я тоже не собирался. Он весил килограммов 70. Я укрыл лицо шарфом, затолкал руки глубоко в карманы и зашагал в сторону своей деревни.

– Да и хуй с тобой. Я тебе не мамка. Взрослый парень. Сам решишь, что делать.

Перспектива замерзнуть вместе с ним, в случае чего, меня не вдохновляла. Идти обратно – тоже рискованно, там вообще в это время мог никто не ехать. А тут до ближайшего села всего 5 километров и там, на крайняк, можно попроситься согреться у кого-нибудь или переночевать. А идти-то осталось немного – километра три.

Мучила совесть, что я его бросил, но мне было страшно и замерзать в его компании совершенно не хотелось. Силы у него много, а что на уме неизвестно. Вдруг с меня пуховик захочет снять. Мало ли.

Я прошел уже километров шесть и почти вышел из села, что по пути. Никуда не стал заходить. Огни фонарей прибавили оптимизма. Шел бодро. Даже немного взмок. В принципе, пройти еще 8 километров не составило бы большого труда.

Но без этого нытика стало еще страшнее. Я по-прежнему ожидал волков из засады. Два человека как-то уже толпа, а тут один. Миновав попутное село, я увидел свет фар. Позади ехала машина. Остановилась. Сел.

На заднем сиденье уже расположился Юра. Если бы его там не было, я бы начал всерьез переживать и попросил бы вернуться. Юра же прекрасно сохранился при минусовой температуре и был несказанно счастлив. Физиономия его при этом была решительно неподвижна и заморожена. Увидев меня, он радостно прошевелил обледенелыми губами что-то вроде:

– Абырвалг!

Мастер красного словца. Это означало примерно следующее: а ты не верил, что попутка будет, а так бы замерзли!..

…Теперь же я шел к мосту через Иртыш. Ночь. Мороз. Думаю, попробую тачку поймать, чтобы хоть на ту сторону перевезли. Хуже точно не будет. Естественно, все ехали мимо. Стоит какой-то синяк в тулупе и рожа разбита. Внезапно останавливается Ока. Ну, думаю, отлично! Открываю дверь, а там большой такой казах сидит.

– Что брат, куда тебе?

– На ту сторону. Только у меня денег нет.

– Да ну ты, брось, для земляка не жалко дороги!

Сел. Едем.

– Подрался?

– Ну.

– Я из Алматы. А ты откуда?

Я тем временем опускаю козырек, чтобы поглядеться в маленькое зеркало. Мне так ловко набили рожу, что я чем-то стал похож на Бауыржана Момышулы. Глаза слегка сузились, а скулы стали мужественными.

– Эх, досталось тебе… – сказал водитель.

Мы уже миновали мост.

– Мне вот тут, пожалуйста… – махнул я рукой на Консум-центр.

В колледж я потом две недели ходил как агент смит – только в черных очках, ибо капилляры были жутко лопнувши и взгляд у меня был загадочный и непредсказуемый, как кумыс. Клуб я тот больше не посещал. Друга моего – Толю, тоже знатно отоварили, пробив ему голову битой. Он вечно впутывался в разные приключения, при этом лихо впутывая в них меня.

Довелось мне однажды заниматься контрабандой, а виной этому оказалась любовь к безрассудной восточной девушке…

Согласитесь, история звучала бы решительно по-другому, если в ней переставить причины и следствия: «Довелось мне однажды заниматься любовью с безрассудной восточной девушкой, а виной этому оказалась контрабанда…». Но, к сожалению, нет. Пусть все остается на своих местах. И мечтах.

Мой приятель Толя рос порядочным и хорошим мальчиком. В основном его воспитывала сильно воспитанная бабушка. Она постоянно говорила ему мудрые советы:

– Ножки мерзнут – надевай шарфик.

Ее внук прилежно учился, был вежлив, опрятен, у него имелись карманные деньги, талант к рисованию, и, вероятно, впереди маячило беззаботное будущее. Но это оказалось делом поправимым, потому как он поступил в рассадник творческих личностей – омский художественно-промышленный колледж.

Художники, дизайнеры, мастера ДПИ… Эти люди писали картины, сочиняли стихи, играли на гитарах в переходах, предпочитали рваные джинсы гоп-треникам с полосками, носили длинные прически, слушали родимую Гражданскую оборону (еще живой солист которой – Егор Летов, где-то в это же самое время бродил по другому концу города и вынашивал последний альбом группы). Как бы то ни было, все эти молодые люди мнили себя гениями, притворяясь талантами, а некоторые при этом много пили от страшных мук творчества.

Вот в такое чудесное место каждое утро ездил прилежный мальчик Анатолий. И что-то с ним пошло не так. Постепенно опрятность и ответственность улетучилась. Последнее время он чаще всего болтался где попало и с кем придется, а в колледже появлялся все реже.

«Этот парень был из тех, кто просто любит жизнь. Любит праздники и звонкий смех, пыль дорог и ветра свист…», – играло в моем CD-плейере.

Я тоже начал носить волосы до плеч, приобрел рваные джинсы, наслаждаясь свободой и возможностями большого города. Правда, денег у меня на нормальную свободу и возможности чаще всего не было. Едва хватало разве что на сигареты «Альянс» (рублей десять) и на телефонный счет занести пару центов.

– Давай, пива купим? – как обычно спросил Толя после занятий в один из редких дней своего присутствия в колледже.

Заманчивое предложение. Исключительно мерзкое пиво «БагБир» мы как обычно выпили в каком-то подъезде какого-то дома и отправились догоняться к нему на другой конец города, потому как дома никого не было.

– У бабушки коньяк есть в шкафчике сильно дорогой, – сказал он. – Попробуем!

Мы выпили по стопке, он добавил в початую бутылку воды, закрыл и поставил обратно в заветный шкафчик.

В коньяках, я, простой сельский паренек не разбирался совсем. Мой алкогольный рацион в старших классах был примитивен: самогонка, брага или дешевое пиво. То есть, все, что нужно для растущего творческого организма в глухом сибирском селе.

– Давай еще коньяку накатим? – еле шевеля языком, предложил Толя через некоторое время.

Выпили. Снова разбавили водой. После нескольких таких манипуляций изысканный коньяк превратился в тошнотворный напиток из каких-то вареных еловых шишек. Пить его стало невозможно.

– Бабушка все непременно узнает и расстроится, – сокрушался сильно любимый внук, а потом добавил: – Там еще бутылка есть…

Пить в то время он не умел совсем и засыпал раньше, чем заканчивалась вечеринка. Стоит ли говорить о том, что утром на занятия ехал я один.